Лунная пыль (СИ)

– Я был потерян в Конго моими родителями-археологами, они раскапывали там затерянный город Зумби. Зууумби! – Сергей забил себя кулаками в грудь.

– И что дальше?

– Десять лет я странствовал в тропическом лесу, учился языку птиц и зверей. Потом меня приютило гостеприимное племя карликов-каннибалов. Они и дали мне второе имя. Нго! Нго!

– А первое имя какое?

– Сергей. Юрьевич Намахов.

– Это не Юрий Алексеевич Намахов ваш отец, что открыл в Крыму Бухтынскую пещеру со скелетом... кого же...

– Именно он. Но в то жаркое африканское время я забыл родного отца. Нго! Нго!

Разговорились. В окно кухоньки, выходящей в сад, скреблись почти голые ветки осенней яблони. Зяблое небо хотело расплакаться дождем, да медлило. Сергей предложил:

– Хотите забаву?

– Какую?

– Делай как я!

Встал на четвереньки и похохатывая выскочил так во двор. Мякин последовал примеру. Вместе они проникли через лаз в заборе на соседний участок, в заросли бурьяна. Незримые, затихли, наблюдая за Яковом Прохоровичем, копавшем у себя во дворе яму, чтобы сбросить туда прелые листья.

Намахов весело глянул на Мякина, вытянул шею и крикнул:

– Сударь, вы мерзавец!

Вместе с Мякиным смеясь и повторяя «чу-хи-чу-хи» они на карачках полезли назад сквозь забор, а Яков Прохорович кинулся к сорнякам и стал размашисто рубить их лопатой.

– Ну как? – спросил Сергей.

– Классная забава! – отдышавшись, сказал Мякин.

Так они подружились.

Почта стала поступать сначала в дом Намахова. Мякин и Намахов сидели, распаривали над носиком кипящего чайника конверты с письмами и вносили свои правки. На кухне стоял ржач. Конверты затем заклеивали обратно.

В газетах и журналах лицам пририсовывали усы, бороды, рожки, к тылам добавляли изображения взрывов.

Половину почты разносил теперь Намахов – помогал. Затем товарищи, весело повторяя «чу-хи-чу-хи» на четвереньках обходили всю округу, в таком положении незримые за заборами.

– Вот эти помидорчики мне нравятся, – тянул Мякин обе руки к черным, тщательно подвязанным к дощатой рамке, ягодам. Зарились на самое лакомое, лелеемое. Обтрусят дерево сладчайших груш, предварительно расстелив внизу одеяло. Вырвут с грядки всю морковку, там же на месте погрызут и оставят записку: «Вам вершки, а нам корешки».

Прошла осень, застыла холодным асфальтом зима, Сергей почти все три месяца продержался – ни разу не поскользнулся и не чихнул, а тут ближе к марту приходит как-то к нему Мякин, а его встречают перепуганные сергеевы родители.

– Серёжа наш приболел, – качает головой Николай Андреевич.

– Врачи не оставляют никаких надежд, – отворачивается Надежда Викторовна, и платочек в глазам подносит.

Мякина провожают к хворому, тот сидит на кровати, спиной облокотившись на пирамиду подушек. Бледен. Красный нос обращен в сторону выключенного телевизора. Рядом на тумбочке – градусник, грелка, облатки таблеток и разные коричневые бутылочки.

– Серёжа, твой друг пришел, – сказал Николай Андреевич. Вместо приветствия Сергей шмыгнул носом.

– Узнает! – обрадовалась мать, – А то ведь он перестал даже нас узнавать.

– Я всех прекрасно узнаю, – ватным голосом сказал Сергей, – Вы ангелы смерти, но я еще не готов. Еще не время. Но оно близится, – добавил он.

Матушка в плачь, отец как-то сокрушенно поглядел в потолок и стал раскачиваться туда-сюда. Мякин спросил:

– Как же ему помочь?

– Мёд, – внятно ответил Сергей, откинулся на подушки и закрыл глаза.

Мякина повели из комнаты.

– Мы истратили на баночку мёда наши последние деньги, – рассказывал Николай Андреевич, – Каждая ложка вливала в нашего сына силы, но с каждой ложкой мёда в баночке становилось меньше. Когда мёд кончился, Серёже снова стало плохо.

– Не волнуйтесь, – обстоятельно сказал Мякин, – Я добуду мёд. Достаточное количество.

И ушел.

В почтальонской его сумке лежали пенсии всей улицы Монтажников. Мякин спустился с горы и посетил базар около Московской площади. Оттуда к Намаховым он вернулся с трехлитровой банкой мёду.

Сергей очнулся, взял столовую ложку и на глазах родителей и Мякина за полчаса умял всё принесенное. Затем сказал:

– Я чувствую, что ко мне возвращаются силы. Смерть отошла от меня, но стоит неподалеку. Нужно еще больше мёду.

И отключился.

– Тихон, спаси! – затормошила куртку писателя Надежда Викторовна.

– Не волнуйтесь, – снова успокоил он.

И опять наведался на рынок.

– Мёд? – Сергей будто бредил, медленно вращая головой и подкатывая глаза. В каждом чужом шаге ему чуялся Мякин с пчелиным снадобьем. Надежда Викторовна начала поправлять подушки:

– Да, Сереженька, Тихон принес еще.

Мякин поставил на тумбочку новую банку. Сергей сосредоточился, схватил, прижал к себе и достал из складок одеяла ложку. Слопав что было, облизнул губы и потребовал:

– Еще мёду!

Голова его поникла.

До самого вечера ходил Мякин на базар и тратил пенсии на мёд, с каждым разом покупая больше банок – две, три, наконец пять.

Сергей всё сидел в кровати, только лицо и руки его раздулись, а полуоткрытый рот дышал сипло. Он надел теплый свитер – «надо хорошенько пропотеть». Мякин не смог дождаться, пока приятель его насытится, и вышел в прихожую.