Лунная радуга

Селиванов сдержанно пожал мне руку:

– Ну… ладно, увидимся еще. С Дуговским там поосторожнее – мне кажется, у него на станции крупные неприятности. Юлит, недоговаривает. Черт нас дернул встретиться с «международником».

Знойную тишь всколыхнул хриплый бас корабельного гудка. Белый нос судна украшен странным названием «Крейдл». «Колыбель», если перевести с английского.

* * *

Уже четыре часа я нахожусь на борту судна Международного института океанологии. Дуговский, видимо, забыл о моем существовании. Сижу в шезлонге под белым тентом шлюпочной палубы, пытаюсь читать.

Покачивает… Эту скорлупку покачивает даже на малой волне. Недаром ее умудрились назвать «Колыбелью». Впрочем, суденышко уютное, чистенькое – «международники» любят комфорт. Тишина, ощущение благополучия, степенности во всем… Нет, у нас на «Таймыре» обстановка другая: грохот лебедок, загорелые спины ребят, беззлобная перебранка, спуски глубинных приборов – сумасшедшая, выматывающая нервы работа; зато по вечерам – научные диспуты вперемежку с откровенным зубоскальством и холостяцкие песни под гитару…

Но все это вдруг стало мне в тягость с того самого момента, когда однажды в радиорубке я услышал старчески дребезжащий голос Керома:

– Игорь, ты? Мужайся, мой мальчик, я должен сообщить тебе горькую новость…

Я не сразу почуял беду.

– Что у вас там случилось, Кером?

– Лотта… – и наушники всхлипнули. – Понимаешь? Ее не стало…

Он говорил что-то еще…

Ошалело покачиваясь, я вышел из рубки. Нет, я ничего не понимал. Взрыв в лаборатории синтеза. Пожар. Гибель четырех сотрудников Института молекулярной бионетики. И среди них – Лотта… Ослепительно сверкал океан. Экваториальное солнце струило на палубу потоки зноя. А мне… мне вдруг стало холодно, меня колотил озноб. Помню, я как-то вяло удивился, что на судне продолжается обычная работа: сейсмики решили сделать «станцию» и устанавливали гидрофоны. Тяжело бухали подводные взрывы, над океаном с печальным криком носились потревоженные чайки…

Прошла неделя, фотопортрет по-прежнему стоял на моем столе, и никто из товарищей ни о чем не догадывался. Но я-то знал! Знал, что никогда не увижу этих серых, внимательных глаз. Скрытое в них обещание было напрасным…

Все это время я жил и работал, как автомат, у которого лопнула какая-то тонкая, но очень важная пружинка. Внешне я старался держать себя так, будто бы ничего не произошло. Начальник нашей экспедиции Селиванов несколько раз предпринимал попытки вызвать меня на откровенный разговор, но разговора «по душам» не получалось. И не потому, что я не желал открыться, высказать свою боль. Просто я не мог, не умел этого сделать. Да и как объяснить внезапно и тяжело навалившуюся на меня безысходность?..

Сзади послышались шаги. Это Дуговский. Он в белых шортах, в белой рубахе навыпуск, в японских сандалиях на босу ногу. Облысевшая голова прикрыта белой панамой.

– Как самочувствие, Соболев?

– Превосходное. У вас здесь настоящий курорт.

Дуговский сел в шезлонг напротив и уставился на меня колючими, зеленоватыми глазами.

– Боюсь, вы скоро измените мнение. Обстоятельства заставляют меня поделиться с вами нашими неприятностями.

– Забавно… – сказал я, выдерживая его пристальный взгляд. – Но почему вы думаете, что я готов коллекционировать неприятности?

– О да, это хобби для избранных, – быстро нашелся Дуговский. – И только поэтому я собираюсь доверить половину нашей уникальной коллекции именно вам.

– Я советую вам не дать согласий, мистер Соболев, – раздался за моей спиной грубоватый мужской голос.

К нам подошел высокий широкоплечий человек в пижаме.

– Знакомьтесь, Соболев, – сказал Дуговский. – Мистер Болл – ваш будущий коллега по работе на станции «Д-тысяча десять».

– Очень рад, – сказал Болл, пожимая мне руку. – Прошу извинять мой костюм.

Дуговский жестом пригласил Болла сесть.

– Ну вот, – начал он, – теперь мы можем поговорить серьезно. Болл уже в курсе, и мои слова в основном будут обращены к вам, Соболев. Вы, конечно, знаете, что год назад при содействии многих технически развитых государств наш институт построил и опустил на дно три действующих ныне глубоководных станции: «Рубидий» в Тихом океане, «Ниобий» в Атлантическом и «Дейтерий-тысяча десять» здесь, в Индийском.

Разумеется, я это знал. Знал, что Международный институт океанологии занимается, в частности, изысканием экономически выгодных способов добычи редких элементов, растворенных в морской воде. Глубоководные станции по добыче рубидия, ниобия и тяжелой воды – первый практический результат этих исследований; работу станций программируют и контролируют фотонно-вычислительные устройства типа «Мурена-2». Знал, что со станциями установлена мезоскафная связь; раз в два месяца происходит смена наблюдательной группы, состоящей обычно из двух человек.

– Короче говоря, – подвел я итог длинным объяснениям Дуговского, – мне и мистеру Боллу надлежит сменить наблюдателей?

Дуговский ответил не сразу. Он как-то странно пожевал губами и минуту внимательно разглядывал меня. Болл сосредоточенно покусывал ноготь.