Лунная радуга

— Нет, «фонарь» мне уж потом подвесили… Я туда-сюда по коридору пометался и вспомнил про трех парней. Ну, которые в бане. Думал, может, они заметили кого. Кинулся туда, да второпях из виду упустил, что ведь и в бане теперь невесомость!.. А они все так же сидят, вернее, висят голышом у доски под потолочным светильником, сосредоточенно мыслят. Махровые простыни плавают в воздухе, словно ковры-самолеты, и шар горячей воды качается у потолка, паром исходит… Вот и вышло, что, как соскочил я с дорожки предбанника в невесомость, так по инерции со всего маху в голую компанию и влетел на манер пушечного ядра. Да еще по пути головой в простыню попал, запутался. Компания, конечно, вверх тормашками — крики, ругань, переполох! Вдобавок мы всей кучей на шар проклятый наткнулись, нас немного ошпарило, и в суматохе мне в глаз кто-то пяткой так звезданул, что у меня дыхание перехватило… Барахтаюсь под мокрой простыней, вода в рот лезет — захлебнуться недолго, кричу-булькаю: «Помогите!..» Парни меня распутывают, смеются: получили, дескать, срочную бандероль без обратного адреса, любопытно, что тут внутри. Меня увидели, ахнули: «Братцы, да это же Бак! Откуда ты к нам, орел, залетел?!» — «Цыц, — говорю, — черти! Я к вам по делу…» — «Видим, — говорят, — что по делу, да боимся гадать по какому!» И пошло у них веселье — едва от смеха не лопаются. Спрашиваю: «Кроме вас, был здесь кто-нибудь или нет?» — «Ну был, — отвечают. — Незадолго до невесомости. Постоял, посмотрел, ушел. Кто был, мы и внимания не обратили. А что?..» — «Да так, — говорю, — ничего. Никого другого, значит, не видели?..» Пожали они голыми плечами. На том и расстались…

Бак поднял было руку бровь почесать, но вспомнил мой запрет и почесал за ухом.

— Занятная история, — сказал я. — А вы уверены, что все одиннадцать экранов на совести этого… гм… стервеца?

— Десять, — сказал Бак. — Один экран ходовой рубки на совести первого пилота Мефа Аганна, о чем есть запись в вахтенном журнале. Но это, конечно, не в счет.

— А вы проверили…

— Да, — понял Бак с полуслова. — Вчера Аганн заступил на вахту с двадцати трех ноль-ноль. Вдобавок он ниже ростом, чем тот… И на вид не так силен.

— Послушайте, Феликс (настоящее имя механика), вы давно летаете дальними рейсами?

— Девятнадцать лет. На Уран, правда, иду впервые. Чаще всего ходил на Юпитер.

— Солидный опыт! И сколько экранов обычно…

— По-разному бывает, — снова опередил меня Бак. — Смотря какой рейд. Бывает — много, бывает — мало. Но ведь дело не в этом. Ведь портят экраны без умысла — мало ли что может случиться, никто ничего не скрывает. Аганн, к примеру, не скрыл. А этот злодей… Ненормальный он, что ли?

— Нет, Феликс, это исключено.

— Значит, с умыслом? Гангстер, значит? Бандит?

— Н-да, загадочно… Вы докладывали об этом капитану или начальнику рейда?

— После восьмого экрана не выдержал и пошел. Кэп меня принял за утренним чаем. Я ему про экраны, а он мне про шестой трюм. «Почему, — говорит, — вакуум-гифы плохо действуют? Откуда на пандусе лед? Зачем там кабель не убран?..» В общем, поговорили с ним…

— Ясно. А к начальнику рейда?

— Он мне не начальник.

— Понятно… Ну что ж, Феликс, если вы не ошибаетесь и у нас на корабле действительно завелся… гм… «экранный диверсант», то мало надежды, что на этом он остановится. Давайте понаблюдаем вместе и попытаемся разобраться, что к чему. Я, со своей стороны, обещаю вам всяческое содействие. В случае новых эксцессов, переговоры с начальником рейда беру на себя.

— Годится, — одобрил Бак, и мы скрепили свой договор солидарным рукопожатием.