Лунная радуга. Чердак Вселенной. Акванавты

В шлемофоне тихо звенело. Очень тихо — где–то на пределе слышимости. Слабенький звук (лучше сказать — призрак звука) вяз в мягкой, как ватный ком, тишине, и Андрей пожалел, что не наполнил кабину воздухом. По крайней мере свист флаинг–моторов был бы слышен отчетливо. Теперь уже поздно — от перепада температур, чего доброго, запотеет стекло гермошлема. “Снегирь” есть “Снегирь”, — думал он, — экспериментировать не стоит”. Он готов был думать о чем угодно, лишь бы не подпустить к себе снова ту нехорошую мысль. Но скоро понял, что от нее не так–то легко отмахнуться. Зудит как муха, будь она проклята. Зря ведь зудит. Только мешает. Прихлопнуть — и дело с концом, А как прихлопнешь? Попробуй прихлопнуть оборотную сторону своего “я”… Оборотную? У Андрея Тобольского нет оборотных сторон. Андрей Тобольский везде, всегда, весь и во всем как на ладони.

Он не разбил экран, не сделал попытки уничтожить свой “черный след”. И впредь не намерен поступать иначе. Правда, совершенно неясно, как он будет жить в шкуре монстра–экзота (и будет ли?), но прятаться от людей, лгать, изворачиваться на медосмотрах не станет — это уж точно. Скрытая от людских глаз таинственно–жуткая жизнь Аганна и других “оберонцев” — экзотов — это определенно не для него. “Но ведь, в сущности, кроме шока от появления “черного следа”, ничего экзотически–странного ты еще не почувствовал, — надоедливой мухой зудел внутренний голос. — Тебе еще неизвестно, как это будет, и сейчас ты чувствуешь; думаешь и решаешь как человек. А где гарантия, что сиюминутная твоя решимость не развеется в прах, когда с головой окунешься в незнакомый пока тебе мир ощущений, желаний и настроений экзота?..” Ну уж нет, пропади оно пропадом! Он даст разрезать себя на куски, лишь бы люди сумели понять, в чем тут дело, и успели обезопасить свой мир от “мягкозеркальной” напасти. Блистающие оскалы монстров человечеству не к лицу.

— Вниманию функционеров МУКБОПа, — проговорил Андрей, искоса глядя на оживленно затрепетавшие крылья индикаторного мотылька звукозаписи. — Важное сообщение. Мой контакт с “мягкими зеркалами” в вакуум–створе не был безрезультатным — я обнаружил у себя способность оставлять на экране черные отпечатки ладони. Каких–либо иных экзотических изменений в своем организме пока не нашел. Конец.

“Невозвратный” рапорт в адрес МУКБОПа ни удовлетворения, ни особого облегчения не принес. Ощущение катастрофы уступило место ощущению какой–то мучительной опустошенности, только и всего. Похоже на то, как если бы невинно осужденному заменили смертный приговор пожизненным заточением в подземелье. Андрей определился по высоте, выключил флаинг–моторы и развернул катер носом по курсу. До поверхности планетоида было не меньше двенадцати километров. Из–за горизонта с внезапностью взрыва ударил в блистер машины первый солнечный луч; в пламенном ободке ореола взошел над Япетом и стал взбираться по вертикали маленький иссиня–черный кругляк “затменного” Солнца (жесткий свет его диска был “съеден” поляроидным фильтром буквально вчистую). Потом среди звезд на бархатно–черное небо взошел при полном параде и сам владыка этого края Сатурн — с начищенной до жемчужного блеска острой шпагой Кольца, гладкий, как дыня.

Теряя высоту, драккар инерциальным ходом перевалил изрезанную частоколом теней пограничную зону темноты и света и потянул над озаренной солнцем, обезображенной неровностями рельефа и оспинами кратеров пустыней.

Детали рельефа навевали уныние. Краски были однообразные, тусклые (вся палитра “бесцветности” — от черного до светло–серого) и тоже навевали уныние; изредка проплывали внизу участки, скупо подбеленные жиденькими сугробами замороженных газов. Но местность в целом уныния не навевала, на нее было страшно глядеть. Воображение подсказывало, что тут творилось в те времена, когда коллективно буйствовали сейсмические судороги недр и метеоритная бомбардировка. “А что тут будет твориться, когда начнет буйствовать гурм!..” — подумал Андрей, увидев на горизонте светлую полосу. И чуть не вздрогнул от неожиданности: в ушах прозвучал хриплый кашель. Или что–то похожее на кашель. Странный звук странно качнулся на волне дрожащего эха и замер. Потом повторился. Андрей с подозрением посмотрел на светлую полосу, вернее, на холм заметно подросшего на горизонте Пятна. Подумал: “Радиофокусы Пудинга. Электроразряды? А может, у меня начинается это?..” Ему стало очень не по себе. Ядовито–железистого привкуса на языке он по–прежнему не ощущал. Впрочем, “привкус” Аганн мог просто выдумать. Чтобы, скажем, уйти от расспросов. Или экзоты, скажем, так шутят.

Минуту спустя шлемофон стал выдавать дрожащие эхокашли не только сольного исполнения, но и в составе дуэтов, трио, а иногда и квартетов. Причем довольно–таки регулярно. Крылья индикаторов мотылька трепетали — значит, эхокашли проходят на звукозапись, это уже хорошо. Может быть, специалисты–акустики разберутся. Очень странные звуки…