Лунная радуга. Этажи<br />(Повести)

И я вспомнил, как в первый вечер, когда мы шли с ней по лужам, она рассказывала о Женьке и лицо ее было добрым и светлым.

— Он мог намекнуть хотя бы.

— Что он? Она тоже хороша, — возразил Василий. — Строит из себя.

Словом, после этого разговора я весь день был не в духе. А вечером приехал ко мне Андрей Чивиков. Говорит:

— Пришел прощаться.

— Все-таки надумал в Армавир?

— Надумал не надумал, а мать прикатила.

— Она была убеждена, что сын ее студент. И приехала поинтересоваться успехами.

— Нет, — уныло ответил Чивиков. — Она приехала потому, что Стас послал ей письмо.

Это было уже интересно.

— Почему он так сделал?

— Я хотел спросить об этом тебя. — Андрей смотрел на меня не моргая. — О нашем разговоре в кузове машины ты сказал ему?

— Я ничего не говорил. Но мое отношение к Стасу изменилось. И он, конечно, заметил это.

— Заметил, — согласился Андрей.

— Ты должен был потолковать с ним.

— Толковать трудно, если он этого не хочет. Он изрек, что я стал слишком болтлив и ему это не нравится.

— На него похоже.

— Стас твой друг. И я хочу, чтобы ты знал, какой он на самом деле.

— Я знаю.

Когда Андрей Чивиков ушел, я лег на диван и пытался читать книгу. Но строчки казались непонятными, словно были написаны на неизвестном мне языке…

Через час я звонил у входа в квартиру Стаса. Галстук-бабочка, черный и узенький, — первое, что бросилось мне в глаза, когда Стас открыл дверь. Он, несомненно, ждал кого-то другого, потому что улыбка, мягкая и несколько снисходительная, вдруг покинула его лицо и выражение досады, недовольства на секунду тронуло уголки губ, брови дернулись к переносице. Но все это продолжалось короткое мгновение. И вот уже на лице его заученное радушие.

Боцман Шипка, не покидай меня!

— Что стряслось, старик?

Ломтики лимона лежали на тонкой фарфоровой тарелке с изогнутыми, как лепестки цветка, краями. Стол был накрыт для двух человек. И потому, что среди закусок и сладостей темнели фиалки, редкость в зимнюю пору, можно было догадаться, Стас ожидает женщину.

— Я вломился не вовремя.

— Похоже, что так, — признался Стас.

— У тебя плохое настроение.

— У меня никогда не бывает плохого настроения.

— Деловой ты человек.

— Что хочешь этим сказать?

— Хочу спросить, кто просил тебя писать письмо матери Андрея?

— Ты.

— Слушай. Не смешно… Я просто удивляюсь.

— В конце концов способность удивляться дарована нам детством. А то были неплохие годы. Правда?

Я молчал.

— Не думай, что я перед тобой оправдываюсь. Но я все объясню. У тебя действительно имелись основания быть недовольным мною.

— Я не высказывал их.

— Правильно. У меня много недостатков, но я сообразительный. Я понимаю. Было бы очень нехорошо калечить судьбу Андрея. И я решил исправить ошибку, допущенную три месяца назад. Он из хорошей семьи. Единственный, любимый сын. Мне кажется, карьера грузчика-шабашника не для него. Ты согласен?

— В этом есть логика. Но не вся правда…

В передней задребезжал звонок. Дверь, видимо, отворили соседи. А потом постучали к Стасу.

— Войдите, — выдавил Стас.

Скрипнула дверь. На пороге стояла Валя. Модная, раскрасневшаяся… С очень серьезным взглядом.

Стас подошел к ней, чтобы помочь снять пальто.

Все стало ясно.

— Трепло, — сказал я. — Выпутывался, как мелкий жулик. Не мог объяснить по-мужски.

Стас побледнел:

— Все-таки флот сделал из тебя грубияна.

— Флот не институт благородных девиц. И боцман Шипка всегда имел о подлости определенное мнение.

— Что дальше? — глухо спросил Стас.

— Дальше… Пусть и она знает, какой ты есть… Наш общий знакомый Стас — образцовый директор магазина… Правда, он берет деньги у своих грузчиков и продавцов, но все же печется об их будущем. И если нужно отбить у кого-нибудь невесту, пишет письмо матери жениха…

И т. д. и т. п.

Нет. Я не чувствовал себя героем. Я скорее походил на человека, увязшего в болоте или висящего на краю пропасти и орущего во весь голос в надежде, что кто-то услышит его и протянет руку.

Но и Стас вел себя не лучше. Видно, он давно не был в такой переделке и теперь просто опупел:

— Ты хочешь мне зла. Позоришь меня. Клевещешь… И все из мести. Валя, он влюблен в мою сестру. И готов лизать ей пятки. Но я-то тут при чем? Я не могу ей помешать спать с другими!

Пятки, конечно, ерунда. Это так, ради красного словца. Но последняя фраза. Ему не нужно было говорить эту фразу. Не нужно. И тогда он бы не упал на спину и не задел бы плечом стол, хрупкие ножки которого не выдержали толчка…

— Вам не надо здесь оставаться, Валя. Не надо. Пошли!

— Нет, нет. Вы не правы, — запротестовала она. — Это я просила написать письмо матери Андрея. Я просила…

Хорошо, что сбегать по лестнице можно почти без усилий. Вот только двери в чужих подъездах хлопают отвратительно громко.

Боцман Шипка… Прошу тебя, дай мне три наряда вне очереди.

Глава девятая ДВА МАТРОСА — КОМАНДА