Лунная радуга. Этажи

— Ничего. Научишься… Здесь про одного паренька написано. Фамилия Корчагин. Редкостной силы книга!

Костер бросал на стену длинную безликую тень.

Она дрожала, словно мы ехали по тряской дороге. Ашот вырезал из газеты голубя. Стриженный наголо солдат грыз яблоко и читал книгу…

Прошло два месяца. Наступила дождливая зима, когда я опять увидел Ашота. Он был ранен в правую руку. Я спросил:

— Где ваш товарищ?

— Он прислал тебе книгу, — сказал Ашот и попросил развязать вещевой мешок.

Вечером (я теперь уже учил азбуку, терпеливо складывая буквы в слоги) я прочитал название — «Как закалялась сталь». Знакомство с Павкой Корчагиным состоялось.

Павка был бойцом. И мы бойцы, или, как сейчас говорят, солдаты. А солдатам положено принять присягу на верность Родине.

Я вижу на себе взгляд лейтенанта Березкина. Пора, значит.

Четким шагом я вышел из строя. Несколько секунд сафьяновый переплет дрожал в моей руке. Несколько секунд, не больше. Твердым и громким голосом я начал:

— Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик…

Артисты

Я мог бы опустить эту главу. Ибо хорошего в ней мало. Но ведь жизнь не ковровая дорожка. В жизни всякое случается. А поскольку выдавать черное за белое всегда плохо, будем считать, что я оставил эту главу исключительно в порядке самокритики.

Наша артистическая карьера началась в тот день, когда Истру записал себя и меня в кружок художественной самодеятельности. Разумеется, мы не составили грозной конкуренции Шурову и Рыкунину, Тарапуньке и Штепселю, но в масштабах гарнизона обрели известную популярность. Когда мы шли на репетицию или обратно (это был единственный путь, который теперь мы проделывали вне строя), на нас показывали пальцами и шептались: «Это те самые, что сачков высмеивают…» Повара и хлеборезы взяли нас под особое покровительство. Даже полковой сапожник, Лешка Шароваров, парень заносчивый и гордый, и тот однажды зазвал нас к себе в мастерскую и говорит:

— Давайте я вам подковки подобью.

Но больше всего меня радовала наша дружба с Лилей. Лиля тоже участвовала в самодеятельности. И после нашего первого выступления она встретила нас за кулисами. В черном концертном платье она была похожа на королеву. Я никогда не видел королев, но все равно. Лиля пожала нам руки и сказала, что она довольна нами. Когда она говорила это, глаза ее светились, как у кошки, — искристо и ласково. Даже очень ласково. Жаль только, что смотрела она одновременно на нас обоих.

Неприятность случилась под Новый год. Был концерт. Когда он окончился, я и Мишка вышли из клуба.

Стояла лунная ночь. Земля была белой-белой. Блики падали на верхушки сосен, на крышу кирки, в которой помещался полковой клуб. Во дворе строились подразделения. Мы слышали, как кто-то из солдат пел только что исполненную нами песню:

Люблю, друзья, три слова я:
Кино, отбой, столовая…

И нам было приятно, что эта шуточная песенка, придуманная нами на мотив «Школьного вальса», уже полюбилась кому-то и запомнилась.

Подошла Лиля. Она сказала:

— Мальчики, ко мне приехала подруга из Выборга. Мы вместе учились в школе… Я приглашаю вас на встречу Нового года. Не пугайтесь, мы будем только вчетвером.

— Почему именно нас? — глупо спрашиваю я.

— Моя подруга такая изысканная особа, что в этом захолустье доверить ее можно только Мише. — Лиля поворачивает голову к Истру. — Когда она узнала, что твой отец профессор, доктор экономических наук, это подействовало на нее неотразимо, как команда… Сейчас она занимается сервировкой стола.

— Спасибо, Лилечка, — говорит Мишка. — От моего предка спасибо… И я… Я никогда не забуду этой минуты.

— Мой отец уехал в округ, — торопливо говорит Лиля, словно боится, что мы откажемся.

Мишка восторгается:

— Совсем прекрасно!

— Может, и прекрасно. Но кто нас отпустит? — говорю я.

— Сержант Лебедь, — отвечает Истру.

— Нет, не могу, — говорит Лебедь и поворачивается к нам спиной.

— Товарищ сержант, вы убьете меня своей непреклонностью. И по ночам вас будут мучить кошмары, — говорит Истру.

— Не могу. Не имею права. Проситесь завтра у командира роты.

— Но нам нужно сегодня, — робко вставляю я.

— Всем нужно сегодня… Я не могу отпустить вас на всю ночь.

— Отпустите на час, — просит Истру.

Сержанту надоел этот диспут. Он зажигает спичку и устало говорит:

— Отбой!

Мы быстро раздеваемся. Спичка догорела. Но мы уже лежим под одеялом. Не фокус, а тренировка. Лебедь уходит. В дверях тускло мерцает дежурная лампочка. Она окрашена в синий цвет. Тишина. В казарме стоит запах сырых портянок. Специфический запах. Его не спутаешь с другим. Свистяще храпит Асирьян. А мы не спим.

Истру глядит в окно. Истру вздыхает. Я подхожу к окну. И мы оба, сверкая белыми подштанниками, смотрим в окно. Мы видим, как ели, сосны, закутавшись в заячьи шубки, друг за дружкой спускаются к озеру. Оно, небольшое и теперь занесенное снегом, напоминает поле стадиона.

Где-то далеко светятся окна. Там горят не дежурные лампочки. И когда подумаешь об этом, делается грустно.

— Скоро двенадцать, — в пустоту говорит Мишка.

— Давай спать…

— Нас ждут…