…Была суббота. Елена, беременная ещё одним мальчиком, третьим их сыном, грелась голая в шезлонге на берегу тихого океана. То, что она беременна, она узнала недавно, и теперь её душу опять, уже в третий раз, согревала мысль о будущем новорожденном. Она поглаживала пока ещё плоский живот, ласково глядя на него, и представляя, каким он будет, этот мальчуган. Полуостров был их собственный, граница владений, где находились части его собственной пограничной охраны, была в нескольких километрах отсюда, так что ни единая душа не могла нарушить их уединения. Прислуга, состоящая в основном из женщин и обязанная волей контракта никогда не покидать полуостров и, кстати говоря, тоже обходиться без всякой одежды, конечно, была не в счёт. Правило «натуральности» смягчалось только для мужской половины слуг: им разрешалось ношение набедренных повязок. Сами же они вот уже вторую неделю, с момента прибытия в этот Эдем, все время ходили обнаженные, как Адам и Ева, мнив себя некими полубогами из греческой мифологии. У каждого свои причуды, тем более у богатых: кто-то покупает спортивные клубы, кто-то вкладывает деньги в благотворительность и получает из неё ещё большие барыши – они же создали себе рай на земле. У ног мамы возились два мальчика, одному было семь, другому пять. Отец был в доме, он не любил загорать нарочно, и, наверное, был занят тем своим скрытным делом, каким занимался который год их совместного брака втайне от неё. Как ни старалась она, ей так и не удалось узнать, что он от неё скрывает, уединяясь и не допуская никого, даже жену. Оставалось строить только догадки, от криминальных до мистических, и от мистических до неприличных. Повсюду, когда они были вместе, он не изменял своей привычке: в отелях он просил номера с дополнительной комнатой, которая бы закрывалась на ключ, с плотными занавесками или жалюзи. Даже на высоких раутах он просил всех извинить его и спешил откланяться. Затем возвращался свежий, сразу похорошевший, с огоньком в глазах. Всегда чувствовалась разительная перемена во всём его облике: сразу пропадала нервозность, подавленность и усталость. Закрадывалось подозрение, не употребление ли наркотических препаратов давало столь явный эффект физического и психического возбуждения. Сколько бы она ни старалась, оглядывая руки и ноги мужа, ища следы от инъекций, принюхиваясь, не пахнет ли чем-нибудь странным, не смогла подтвердить свои подозрения. Втайне от него она носила на экспертизу стаканы, которые оставались после его «обрядов», вещи, которые он носил, даже окурки. Но экспертиза ничего не дала. Поиски каких-либо таблеток тоже не увенчались успехом. Да и во всём его виде не было ничего такого, что могло бы выдать его за наркомана: всегда абсолютно ясный взгляд, ни малейшей дрожи в руках, и поведение перед уходами в соседнюю комнату никак нельзя было назвать «ломками». Долгое время она гадала, не занимается ли он оккультизмом, но, проштудировав уйму литературы по данному вопросу и не найдя сходств ни с одним культом, она перестала ставить оградительные символы повсюду, где он был. Иногда это её пугало, иногда выводило из себя, а вечный ответ «кручу барабан» просто бесил. Только одно останавливало её нанять детектива: его необузданность в амурных отношениях, низвергающихся после отлучений. Постепенно она свыклась с его причудами и старалась не обращать на них внимание. И сейчас, она уверена была, он под видом того, что ему нехорошо от жаркого солнца, оправился отдаться этому занятию. Она знала это наверняка, потому что, как и пять минут назад, перед каждым, так сказать, сеансом он делался нервным, возбуждённым и страдающим от нехватки воздуха.