Лунная танка. Сборник рассказов

Он хотел бы тут же, не откладывая вновь и вновь признаться, зачем он «подписался» на эту научно-исследовательскую авантюру, путешествие сквозь всю галактику с сомнительными и нелепыми, на его взгляд, опытами, опасное, долгое и неинтересное предприятие. С начала полёта он лелеял мечты, что когда-нибудь признается ей и откроет всё, что копилось в его одинокой душе. Сила под названием осознание того, что она не свободна и никогда не будет его, сдерживала всякий раз на полуслове, когда он готов был, встречаясь с ней по рабочим надобностям один на один, выплеснуть, обнажиться, освободиться от недомолвок. Не потому ли он больше всех вымотался за то время, проведённое вдали от земли, не потому ли больше всех ненавидел эту консервную космическую банку? Видеть человека, которого хочешь ежесекундно, с которым жгуче желаешь быть не только в дружески-профессиональных отношениях, постоянно, бок о бок работать, и мириться, что он сегодня не с тобой в убогой каюте, а с другим человеком. И, главное, знать, чем они заняты. В такие минуты проклинаешь всё, включая собственное рождение. «А ты?» – такой простой вопрос и так просто на него ответить. Что же не даёт сделать это сейчас, когда её муж, капитан корабля, так же, как и все остальные, – мертв, и остаётся всего-то ничего времени, чтобы признаться…

Вместо ответа он перевернулся к верху ногами… Невесомость навязывает свои условности. Условен потолок, обшитый белым пластиком. Стены, которые немного темнее «потолка». Условен и пол, выкрашенный в темный цвет. По сути, ни стен, ни потолка, ни пола – одно сплошное, эллиптическое помещение отсека. Внутренность какого-то гигантского яйца. Лишь человеческое психологическое восприятие, не желающее мириться с абсолютной космической относительностью, привыкшее, что вверху всегда – небо, а под ногами – земля, делает из этой условной белиберды вполне осмысленную закономерность… Он перевернулся к верху ногами и стал гримасничать, показывая, что, мол, свалял дурака.

– А всё-таки? – настаивала она.

– Довольно крупная сумма за контракт, – замялся он.

– Деньги? – усмехнулась женщина, – Ты же знал, что эта поездка в один конец – на той планете мы должны были остаться до конца жизни…

– Ну, знал, – ответил он, словно его спрашивают о пустяках, с искусно подделанной ленцой, – так что ж из того?..

И снова – тишина, которая на сей раз не только грызла нервы пугающим грядущим, но и добавила изощрённую пытку совестью – почему не сказал, был ведь шанс, была возможность. Больше откладывать нельзя – скажи.

– Оставил на счетах у родных, – язык точно не подчинялся ему: думая одно, он говорил другое, а в душе ненавидел свою нерешительность. Да ещё зачем-то солгал: ни родных, ни близких у него не было.

– Что оставил? – не поняла она: с момента последнего их диалога прошло довольно много времени, но он этого как-то не заметил, погружённый в томительные терзания, решение наболевшего вопроса.

– Деньги, – он пытался сохранять в своем тоне непосредственность, однако это не очень-то удавалось и выходило фальшиво. Он сгорал от злобы к самому себе.

– Какие деньги, не поняла?

– Ладно. Проехали, – махнул он рукой, в том числе и на признание, разглядывая парящую женщину, у которой в уголках глаз появлялись водяные шарики слёз и качались на тонких ресницах. Она молча плакала. Несколько капелек оторвалось от ресничек и летало свободно вокруг красивого молодого лица. Он посмотрел на неё, как никогда ещё не смотрел, – открыто, прямо, не исподтишка, не украдкой. Она была действительно очень молода и очень красива. Уставшее, измождённое, напуганное лицо делало её ещё привлекательнее, утончённее. Глядя на неё, любой мужчина не мог не влюбиться; хотелось непременно защитить это хрупкое, нежное существо, защитить от любой напасти. Он смотрел на неё и любовался. Он забыл всё на свете: и про злосчастный корабль, и про всё, что приключилось на этом корабле, – он смотрел и восхищался. Вспомнилось, как он случайно, нет – нарочно прикоснулся губами к ее руке. Она давала какие-то указания работающему бортмеханику, указывая рукой на какой-то предмет, и её рука скользнула по его щеке. Он уловил это мимолётное прикосновение и поцеловал. Она тогда удивлённо бросила взгляд, а он смущенно отвернулся. Ничего более эротичного не было в его воспоминаниях. Он испытал такую эйфорию и возбуждение, что не мог спать несколько дней, бесконечно прокручивая мысленно, как кинопленку, ту волшебную секунду. Он помнил аромат её духов, холодок на губах от её прохладной кожи. Он улыбался, купаясь в этих воспоминаниях. Но почему она плачет, внезапно подумалось ему, когда он согнал пелену дремотных грёз. Мозг, околдованный иллюзиями, долго не мог вернуться в действительность, реальную грубую действительность. И он, как одурманенный, ждал, что вот-вот появится ее муж и рассерженно спросит, кто обидел его жену.