Лунная танка. Сборник рассказов

Но вдруг он вспомнил всё, что произошло, и чуть не лишился чувств. Ему было очень скверно: начало тошнить и морозить, и ещё сильно болели и ныли суставы, будто кто-то пробовал их на излом; он задрожал всем телом. Понимая, что это начались приступы болезни, он попытался расслабиться и сосредоточиться на чём-то. Женщине было ещё хуже, она не просто дрожала – её била такая дрожь, что руки и ноги ходили ходуном. Приглядевшись, однако, он сообразил, что это не лихорадка – ею овладела страшная истерика. Не понятно, как ещё до этого она могла сдерживаться…

Стоило неимоверных усилий как-то успокоить её. Она рыдала в голос, умоляла о чём-то, просила прекратить пытку, прервать мучительный остаток жизни. В слабой, изящной, хрупкой женщине вдруг появилась такая зверская, неодолимая сила, что мужчина, не справляясь с нею, боролся во всю свою физическую мощь, на которую был способен. Отброшенный ею, он несколько раз летел и больно ударялся о стену отсека. В порыве заставшего её необычайного безумия и отчаянья, ломая до крови ногти, она пыталась выломать иллюминатор. И он готов был поклясться в тот момент, что она сумеет сделать это, несмотря на титановый сплав и сверхбронированное стекло. Она рвалась прочь из этого корабля на свободу, где бы кончился этот кошмар, вся эта жуткая мистерия с близким и неотвратимым финалом. Ей так хотелось жить! За что же приговорили её?.. Только несколько пощёчин, жёстких, хлёстких сумели привести её в чувство.

Она смотрела на него непонимающим, удивлённым взглядом, озираясь вокруг, словно ища потерянную вещь. До этого напряженная и натянутая, как струна, она обмякла в его объятиях и тихо, облегченно заплакала.

– Как хочется ещё раз хоть два шажка сделать по земле, – шептала она горячими губами, и он, слыша неизмеримую тоску в её голосе, представил асфальт, залитый теплым осенним солнцем. Ветерок кружит опавшую листву. В выбоинах и трещинах дороги робко пробивается сорная трава. Асфальт ещё сырой после вчерашнего проливного дождя, и под яркими лучами испаряет свежесть. Шаги легки и быстры, и каждый их звук разносится широко-широко в прозрачном осеннем воздухе. Так спокойно и свободно, что невольно переходишь на бег: без усилия отталкиваешься от огромного земного шара, чтобы через мгновение, как только приблизится он, снова оттолкнуться.

– Земля! – выдохнул он. – Ты знаешь, мне сейчас кажется, что её никогда не было в моей жизни, что я рождён летающим в этом баллоне с кислородом, – он обвёл глазами отсек. – Если бы ты знала, как я ненавижу этот корабль, это пластик, напичканный электроникой, эту сублимированную еду без вкуса и запаха, эту не настоящую воду, отдающую порой плохо переработанной мочой… Земля! А какое там сейчас время года, не знаешь?

– Не знаю, – тихо ответила женщина; ровный, негромкий голос мужчины с медленными, протяжными интонациями, точно колыбельная песенка, действовал на неё успокаивающе, и она, прижавшись щекой к его плечу, погружалась в какую-то полудрёму. – Наверное, весна.

– Весна! – протянул он. – Как же давно я не видел женщин в коротких платьях, с голыми ногами, в туфельках на каблуках! С развевающимися волосами… спешащих куда-то… или сидящих в парках на скамеечках, а ветерок нет-нет, да и подымет краешек юбки, показывая белоснежные трусики…

– Хулиган, – пожурила она его, но как-то безучастно, с каким-то равнодушием.