На мгновение она закрыла глаза и осмелилась представить себе, что было бы, если бы его больше не было рядом. Его улыбка, сила, голос — все исчезло бы. У нее перехватило горло. Она попыталась сглотнуть и не смогла, борясь с твердым комком, пока он, наконец, не вырвался из ее рта с тихим всхлипом. Ничто уже не будет прежним.
Она открыла глаза. Он все еще дышал.
Она сморгнула слезы с глаз и отвернулась, чтобы не заплакать, посмотрела на стены комнаты, на которых висели связки сушеных трав и маленькие деревянные полки. На полках стояли разнообразные безделушки: керамическая корова, выкрашенная в темно-красный цвет, крошечный чайник с ярко-красными звездочками болотных цветов, нарисованными на бледно-зеленом фоне, маленькая кукла в веселом желто-голубом платье. Она всегда хотела девочку, с тех пор как родила Ри девятнадцать лет назад, и поэтому купила куклу, решив, что когда-нибудь подарит ее своей дочери. Ее взгляд переместился на кроватку. Наконец-то она исполнила свое желание. Родила вначале трех мальчиков, но потом у нее появилась маленькая девочка. Казалось, все идет так хорошо…
Почему? Почему вражда вспыхнула именно сейчас? Может, потому, что они были счастливы?
Пальцы Уро шевельнулись под одеялом, и она наклонилась вперед, боясь разбудить его. Его губы слегка зашевелились, но глаза оставались закрытыми, дыхание ровным. Все еще спит.
Она могла сидеть так, пока он не проснется, наблюдая, как поднимается и опускается его грудь. На мгновение это показалось ей чересчур соблазнительным, но потом ей надо будет кормить троих мальчиков, а обед не приготовится сам о себе. Клара в последний раз коснулась пальцами его щеки и встала.
По пути на кухню она остановилась у полки и взяла куклу. На нее смотрели нарисованные голубые глаза. Одна-единственная линия вызвала счастливую улыбку на лице куклы. Пять месяцев назад, когда она рожала, она решила подождать, пока Сидни вырастет достаточно большой, чтобы играть с куклой, прежде чем отдать ее ей.
Жизнь была слишком коротка и обрывалась слишком внезапно. Если не воспользоваться тем, что у вас есть сегодня, завтра это может быть вырвано у вас.
Клара поправила кукольную юбку и шагнула к кроватке. Сидни лежала, свернувшись калачиком, ее одеяло было сброшено, из головы торчал темный пушок детских волос. Клара сунула куклу в маленькую ручку дочери и накрыла их одеялом.
На кухне она включила плиту и проверила рыбный бульон, сваренный утром. Она варила его добрых два часа назад, помешивая взбитое яйцо и мятую яичную скорлупу в кастрюле, осторожно доведя его до кипения на медленном огне, чтобы отделить жир.
Нужно было добавить больше перца. Она проверила стеклянную банку, но там ничего не осталось. Она могла бы послать Гастона за сверкающей водой. Она была не так хороша, как настоящий перец, но в крайнем случае сойдет.
Но тогда один из мальчиков должен остаться на страже. Когда Март и Ри ушли, на страже остался только Гастон. Таковы были правила Уро, и она будет следовать им до последней буквы. Тем более сейчас. Суп переживет и без перца. Кроме того, когда двое старших вернутся из загона ролпи в убежище, она сможет попросить одного из них принести немного.
Самое странное, что ей нравился Густав Мар. Ее раздражала Женевьева… слишком умная и слишком… ну, не то, чтобы чопорная, но слишком… слишком что-то. Как будто она просто родилась с серебряной ложкой во рту, с лучшими манерами и более красивым лицом, и она не собиралась не выпячивать это, словно это было естественно. Женевьева заставляла ее чувствовать себя глупой грязной крысой. Клара никогда не любила эту женщину, и ее дочери были ничуть не лучше.
Клара отрубила рыбе голову тесаком и разделала ее ловкими точными ударами. Густав всегда был приятным мужчиной, это она должна была признать. И все же теперь он ушел, и ничто не могло его вернуть. И даже если это произойдет, сколько жизней потребуется, чтобы спасти его? Никто не стоил такой крови. Что бы там ни думала эта его дочь.
Бульон был близок к закипанию. Она наклонилась, соскребла рыбьи кости с разделочной доски в мусорный бак и увидела на кухне ноги в черных сапогах.
Клара очень медленно выпрямилась, ее взгляд поднялся от ботинок и черных брюк к жакету, к широким плечам, а затем к лицу над темным воротником. Он принадлежал блондину неопределенного возраста, где-то между двадцатью и сорока годами. Лицо было довольно приятным. Она посмотрела ему в глаза и замерла. Они были пусты и тверды, как камень. Неприятные глаза. Страх пронзил ее насквозь.
Как он прошел мимо Гастона? Она не слышала ни шума, ни суеты.