Лунная заводь

— Совсем не то, что вам кажется, доктор Гудвин, — наконец серьезно ответил он. — Давайте-ка лучше спать. Во всей этой истории лишь одно не вызывает сомнений; вы, ваш друг Трокмартин и лежащий здесь человек в самом деле что-то видели. Но… — Он снова замолчал, а затем, с несколько уязвившей мое самолюбие игривостью, добавил: — Но я уже давно заметил, что, когда ученый имеет склонность к религиозным предрассудкам, о, это тяжелый случай!

— Но кое-что, пожалуй, я хотел бы вам сказать прямо сейчас, — продолжал О'Киф, пока я, открыв рот, судорожно искал подходящие слова. — Я всем сердцем молю Вога, чтобы нам не встретился ни "Дельфин", ни любое другое судно, у которого есть радиосвязь. Потому что, доктор Гудвин, мне до чертиков хочется прищучить вашего Двеллера.

— И еще одно, — сказал О'Киф. — В самом деле, док, не пора ли вам отбросить условности и называть меня просто Ларри. Знаете, профессор, пусть вы даже не вполне в своем уме, но вы мужественный человек и нравитесь мне.

— Спокойной ночи! — добавил он и, прихватив под мышку гамак, полез устраивать себе ночлег на палубе, хотя наш капитан настойчиво уговаривал Ларри воспользоваться его каютой.

Все еще не опомнившись от полученного комплимента, я проводил ирландца взглядом, выражающим довольно сложную гамму чувств. Суеверный! Это я то… всю жизнь ГОРДИВШЕЙСЯ тем, что моя научная деятельность посвящена служению фактам, и только фактам. Подумать только: суеверный… услышать такое, да от кого? От человека, который верит в баньши и слышит, как духи играют на арфе, видит лесных ирландских нимф и ничуть не сомневается в существовании лепрекоунов и прочей дребедени.

Я рассмеялся, отчасти раздосадованный, а в сущности совершенно счастливый от того, что Ларри пообещал поддержать затеянное мной рискованное предприятие. Составив вместе пару стульев и постелив на них подушки, я с наслаждением вытянул ноги, приготовившись к ночному бдению подле нашего больного.

ГЛАВА 9. ЗАТЕРЯННАЯ СТРАНИЦА ЗЕМНОЙ ИСТОРИИ

Когда я проснулся, солнце уже вовсю светило в иллюминатор каюты. Где-то рядом бодрым голосом напевали песенку. Я лежал на стульях и слушал.

Песня оказывала на меня такое же благотворное воздействие, как солнечное сияние и сильный напористый ветер, треплющий занавески.

Это Ларри щебетал, как утренняя пташка:

Жаворонок-крошка крылья расправляет,

От груди подруги в небо воспаряет.

Крылышки и перья как заря красны.

Голос его воспарил еще выше:

Песней славит солнце и приход весны…

Просыпайтесь, док! Уж хватит видеть сны!

Последняя фраза, как я хорошо понял, представляла собой вольную и не совсем почтительную импровизацию. Открыв дверь, я обнаружил за ней смеющегося Ларри.

"Суварна" с выключенными двигателями лихо неслась, подняв все паруса, а следом за ней, весело подпрыгивая на волнах, — "Брунгильда".

От ветра море покрылось барашками волн и мелкой рябью. Весь мир, насколько хватал глаз, казался голубым и белым. По обеим сторонам от нашей яхты мелькали маленькие стайки летучих рыб: прорезав серебром голубовато-зеленую воду и вспыхнув на мгновение в воздухе, они снова уходили под воду.

Над волнами, с криком ныряя в воду, носились чайки. Даже легкая тень мистического наваждения прошлой ночи не омрачала этот прекрасный и совершенно проснувшийся мир; и хотя где-то в глубине души я помнил о том, что подстерегает нас впереди, но сейчас, пусть даже на очень краткий миг, сознание мое освободилось от тягостных предчувствий.

— Ну, как наш пациент? — спросил О'Киф.

Он получил ответ от самого Халдриксона, который, должно быть, вышел из каюты сразу вслед за мною. Облаченный в пижамные штаны, блестя на солнце могучим торсом, норвежец размашистым шагом пересек палубу, представ перед нами. Все с некоторой тревогой посмотрели на него. Но беспокойство наше было напрасным: безумие оставило Олафа, и хотя в глазах у него по-прежнему стояла печаль, ничто уже в нем больше не напоминало разгневанного берсека^[15].

Халдриксон обратился прямо ко мне:

— Прошлой ночью вы сказали, что идете по следу?

Кивнув, я подтвердил его слова.

— Куда? — снова спросил он.

— Мы пойдем сначала на Понапе, а потом к бухте Металанима к Нан-Маталу. Вы знаете это место?

Халдриксон наклонил голову, и я увидел, как его глаза холодно сверкнули, словно осколки льда.

— Это там? — спросил он.

— Это то место, откуда мы начнем поиски, — ответил я.

— Отлично, — сказал норвежец, — просто замечательно.

Он испытующе посмотрел на да Косту, и маленький португалец, сразу поняв, что от него требуется, ответил на невысказанный вопрос норвежца: — Мы прибывай на Понапе завтра рано утром, Олафа.

— Отлично, — повторил норвежец.

Он смотрел вдаль глазами, полными слез.

Наше веселое настроение моментально испарилось.

Замешательство, которое сейчас охватило нас, довольно часто возникает в тех случаях, когда люди, испытывая сильную симпатию или сочувствие, не знают, как выразить свои чувства. По молчаливому согласию мы обсуждали за столом только самые обыденные предметы.