Лунное дитя

Мелодия следовала за словами.

Мы остались одни в священной пещере. Сойди же к нам, Артемида, спаси и сохрани нас от всякого зла!
Вот кто-то движется вместе с тучей, кто-то приближается к нам во мраке! Кто-то чужой рвется к нам в пещеру!

— О Артемида! Артемида! Артемида! — вскричали девушки, и инструменты зарыдали у них в руках. В этот миг раздались голоса мужчин, ожидавших на верхней террасе. Они слились в хор пугающих возгласов, среди которых ничего нельзя было разобрать, кроме слова «Пан». Тут с самой верхней террасы в их середину прыгнул Сирил, одетый в ритуальную козлиную шкуру, и мужчины бросились врассыпную. В следующий миг он, легко перемахнув через барьер, отделявший эту террасу от нижней, очутился среди женщин, с плачем прикрывавших головы руками. Сестра Клара и ее ученицы разлетелись, точно вспугнутые чайки; прижав Илиэль к груди, он вскинул ее на плечо и победным шагом направился к дому. Такова была магическая церемония, придуманная одним из адептов как праздник или инсценировка легенды о похищении Дианы Паном. К подобным инсценировкам восходят, в сущности, все наши театральные представления. Их первоначальный замысел состоял в том, чтобы дать участникам возможность посредством действия отождествить себя с теми божествами, милости которых испрашивали.

Идея представить легенду в виде церемонии очевидно лежит в основе всех ритуалов, и боги суть, таким образом, не что иное как образы одноименных героев или; персонификация неких абстрактных понятий; хотя в конечном итоге это одно и то же. Если согласиться, что человеческий гений имеет божественную природу, то сакраментальный вопрос, запрягать ли лошадь впереди или позади телеги, становится таким же бессмысленным, как если бы речь шла об автомобиле.

С середины ноября и до последней недели перед Рождеством у них был медовый месяц. Однако порывы бурной страсти редко становились теперь для них чем-то большим, нежели случайный сопровождающий аккорд; человеческая любовь Сирила и Лизы возвысилась до любви всечеловеческой, божественной, наполнявшей все их действия и чувства. Все было лишь следствием этой высшей любви, вне ее ничего не было. Влюбленные никогда не расставались больше чем на час, следуя всем велениям любви, однако испытывая при этом такую глубину и полноту чувств, о которой и мечтать не могут простые смертные. Даже сон был для них всего лишь яркой, красочной фатой, накинутой на их счастье; во сне они преследовали друг друга и предавались любви под лазурным небом, в море, гораздо более чистом и мелодичном, чем-то, что отделяло их замок от острова Капри; в садах блаженства, стократ более прекрасных, чем сады замка, и на склонах гор, поднимавшихся до самых дворцов Вечности в пылающем небе.

Все четыре недели к ним не проникало ни слова из' внешнего мира — за одним единственным исключением, когда сестра Клара принесла Сирилу телеграмму. Она была без подписи и содержала лишь три слова: «Около первого августа».

— Что ж, в хороший день и дело спорится, — с удовлетворением произнес Сирил, прочтя телеграмму. Илиэль поинтересовалась, что это значит.

— Так, ничего, чистая Магика! — ответил он. Решив, что это ее не касается, она больше не задавала вопросов и вскоре забыла об этом мимолетном нарушении их покоя.

Однако хотя Илиэль была ограждена от любых известий из внешнего мира, он сумел-таки дать ей о себе знать, причем с неумолимой силой. Черная Ложа все это время тоже не дремала, и брату Онофрио, ведавшему обороной замка, не приходилось сидеть без дела. Но действовал он успешно, и противнику до сих пор не удавалось пробить даже первую брешь в этой обороне, то есть установить материальную связь с замком. Существует закон Магики, гласящий, что следствие всегда аналогично вызвавшей его причине. Можно создать двойника и послать его, скажем, напугать своего недоброжелателя, но нельзя послать его украсть перчатку или заставить вступить в клуб. Поэтому любое магическое действие, как правило, начинается на материальном плане, после чего уже переносится на высшие. Чтобы вызвать какой-либо дух, сначала берут предметы, нужные для этого, чтобы с их помощью создать более тонкие формы аналогичной природы.

«Сачок для Бабочки» строил свою оборону именно на этом. Моральным соображениям в Магике придается столь же мало значения, сколь и в искусстве или в науке. Этот вопрос возникает, лишь когда произведение той или других сталкивается с моралью конкретных людей. Так, Венера Медицейская сама по себе не «добра» и не «зла»; однако ее воздействие на ум какого-нибудь Энтони Комстока или Гарри Toy может оказаться разрушительным, потому что такова мораль, питающая их умы. Об убийстве можно договориться по телефону; но обвинять телефон в убийстве бессмысленно.