Лунное дитя

Прибыв в Неаполь, Весквит уладил все дела очень быстро: местные власти были только рады подписать формальный протокол о «несчастном случае», и некромант, еле скрывая радость, забрал у них тело. К его счастью, Гейтс вел нечто вроде дневника: это были планы операций, краткие заметки и наблюдения. Весквиту не пришлось даже допрашивать Артуэйта, рассказ которого затянулся бы, наверное, на месяцы. Из заметок черный маг сделал тот немаловажный вывод, что недооценивать противника не стоит. Использовав голубей, Гейтс сразу достиг очень многого, не в пример своим бездарным коллегам, тратившим время на заведомо безнадежные попытки; однако первый же ответный удар оказался поистине смертельным. В группе Гейтс был «впередсмотрящим» и понимал, что идет на риск; однако записей о последнем акте драмы он, конечно, не оставил, и ни Артуэйт, ни Абдул-бей тоже ничего не могли объяснить. Артуэйта сначала охватил смертельный ужас, однако самомнение вскоре пришло ему на выручку, и он решил, что во всем виноват его подчиненный, не слушавший его добрых советов и потому наделавший множество ошибок.

Весквит понял, что к следующей битве нужно будет подготовиться как можно тщательнее, не упуская ничего, что могло бы помешать ее успеху. Ему самому для проведения операций требовалось лишь мертвое тело, а оно у него имелось. Способности у него были, да и опыта хватало, и, вдохновляемый такой изобретательной личностью, как Дуглас, он еще мог действовать с умом и расчетом. Артуэйта Весквит засадил за составление гримуара, ибо в таком важном деле не следовало пренебрегать ничем. Для операции нужны были: магическая шпага (кинжал, который еще требовалось купить), магический жезл (вырезать из ветки орешника), магическое перо (вырвать у гусыни) и многое другое. Все это следовало записать в гримуар, чтобы написанный текст потом начал действовать сам, помогая в осуществлении операции. Вообще для записи гримуара требовался пергамент, изготовленный из кожи предварительно освященного животного, заколотого магической шпагой, и кожу тоже полагалось обработать особым образом; даже распорки, на которых кожа сушилась, должны были быть изготовлены и освящены по всем правилам колдовской науки. Однако на этот случай у Артуэйта имелся запас «девственного пергамента» вкупе с перьями из крыльев черного коршуна и чернилами, сваренными из человеческих костей и копоти от магического «черного фонаря», свечи для которого изготовлялись из человеческого жира. Однако для крупной операции и гримуар требовался немалый, и это было еще не все. По средневековым правилам, его следовало не только написать, постоянно думая о предстоящей операции, но и должным образом скопировать, соблюдая те же ритуалы, а потом украсить всеми положенными знаками и символами. Задача была как раз для Артуэйта: он был терпелив, знал немало мудреных слов из кухонной латыни, греческого, коптского] и еще каких-то фантастических языков, и умел составлять такие путаные фразы, в сравнении с которыми все; сочинения Джорджа Мередита, Томаса Карлейля и Генри Джеймса казались проще слова из трех букв.

Гримуар ему удался на славу: недаром говорят, что черти любят непонятные знаки, темные фразы и бессмысленные слова. Это объемистое сочинение было словно задумано для того, чтобы вытащить злого Духа безграмотной речи из его самого дальнего укрытия на свет Божий.

Ибо для Артуэйта и речь была не речь, если ее можно было понять сразу. Чтобы как следует запутать фразу, нужно хорошенько подумать, а потом еще и отредактировать ее — вставить новые выражения, незаметно подменить одно подлежащее другим, расставить глаголы в самом неожиданном порядке, выкинуть все слишком короткие слова, а главное, не скупиться на архаизмы. От дурной привычки называть вещи своими именами следовало отказаться решительно и бесповоротно; и если после тщательной проверки во фразе все-таки удавалось обнаружить хоть крупицу смысла, его нужно было немедленно удалить, заменив ключевые слова их эквивалентами из какого-нибудь мертвого языка.

Ясно, что такую работу нельзя сделать ни за сутки, ни даже за неделю; для того, чтобы ее прочесть, придется потратить почти столько же времени и сил — хотя бы из уважения к автору, отважившемуся на такой подвиг. Нет, не для того, чтобы понять, что же достопочтенный автор имел в виду, а чтобы проникнуться тем сумеречным состоянием души, в котором он пребывал, вероятно, с самого рождения.

Приведем один небольшой пассаж ради примера:

Пневмам же, ложирующе sub circulo hermeneutico ipso,

(Когда души окажутся) (в магическом круге),

феноменико альтацчя кай паки фактация

(им придется проявиться) (и) (тем более)

(прийти в движение)

плюс роstum гилпэтика супра суть.

(и) (потом) (материализоваться).