Лунное сердце - собачий хвост

сердечно-сосудистой системы при больших физических нагрузках”. И вот эти самые признаки товарищ Майоров вроде бы обнаружил у многих наших ребят из отряда - у меня, у Витальки Жолобцева, у Бори Волынина. Ну, а раз есть “признаки нетренированности”, то как же можно пускать Лешку Леонтьева в космический полет? И написал товарищ Майоров длиннющую телегу в адрес коллег-медиков из Центра подготовки космонавтов: так, мол, и так, прошу снять космонавта Леонтьева с подготовки к космическому полету, поскольку есть все признаки нетренированности его сердечно-сосудистой системы. Слава Богу, медики из нашего ЦПК на веру ничего не принимают. Вот и заслали они меня на внеочередное медицинское обследование. Которое, понятное дело, проводилось по классическим методикам, а не по экспериментальным, которые придумал товарищ Майоров для своей диссертации. И показало исследование, что я полностью здоров. Как бык, то есть. Поэтому с подготовки к космическому полету меня не сняли, и я спокойненько слетал с Пашкой Беляниным на “Восходе-втором”. А после полета встречаю товарища Майорова. Так и так, говорю, сожалею, значит, что не удалось вам, Анатолий Евгеньевич, использовать меня, как доказательство вашей научной теории. “Почему же не удалось? - ухмыляется Майоров. - Удалось, да еще с блеском! Только моя научная работа теперь называется иначе: “Признаки тренированности сердечно-сосудистой системы при больших физических нагрузках”.

***

- Вот какой случай был у меня перед полетом на “Союзе-4”... Мы с Васей Лазориным и наши дублеры прилетели на Байконур поздно вечером. Из аэропорта нас сразу отвезли в гостиницу “Космонавт”. Мы устали за время перелета, поужинали и сразу легли спать. Ночью просыпаемся от грохота и стука в коридоре. Выглядываю из нашего номера. А в коридоре полным ходом идут строительно-монтажные работы: рабочие обшивают стены декоративными деревянными панелями.

Ребята, - говорю, - а нельзя до утра подождать?

- Извини, друг, нельзя, - отвечает один из рабочих. -Завтра в гостиницу заселяются космонавты и к их приезду все должно быть уже готово!

***

- Хочешь, я расскажу, как на самом деле выходил в открытый космос? Тогда на “Восходе-2”. То, что писалось в нашей прессе - это все чепуха. И даже потом, уже после полета, на Земле, когда встречался с конструкторами и учеными, я не сказал всего. И дело не только в секретности. Те мои переживания - это все-таки слишком личное ощущение, чтобы доверять их  людям, которые не были в космосе. Олег, они этого просто не поймут...

Нас очень хорошо дрессировали перед полетом. Именно дрессировали. Выход из корабля в космос мы с Женькой Хлуновым отрабатывали до полного автоматизма. В барокамерах, во время полета на самолете в условиях кратковременной невесомости. Самолет делает “горку”, на десяток - другой секунд наступает состояние невесомости и ты должен успеть за это время совершить определенные программой будущего выхода в космос действия. Войти в шлюзовую камеру, высунуть нос из люка корабля. Жаль, что нельзя поставить барокамеры на самолет, чтобы одновременно получить воздействие и невесомости, и вакуума.

Поэтому в реальности, в реальном полете на “Восходе” все оказалось совершенно иначе. Не так, как нас учили.

Можешь себе представить, что это значит, открыть люк и выглянуть в бездну? В настоящую бездну. У которой действительно нет дна.

А теперь представь, что ты вылез в эту бездну и тебя связывает с кораблем только змеящееся тело фала.

Многие думали, что там, на пороге космоса, я могу просто свихнуться. Или струсить. Но я не свихнулся и не струсил. Перед выходом я просто запретил себе думать о бездне. Есть я, корабль, Земля и больше ничего нет. И это все. Психологический барьер оказалось преодолеть очень просто.

А вот с техникой наладить хорошие “отношения” оказалось намного труднее. Не поверишь, Олег, но главным моим врагом в том выходе стал мой скафандр.

Да, на Земле мы моделировали перепады давления в барокамере. Но когда я пролез сквозь люк шлюзовой камеры и вышел в открытый космос, все получилось совсем по-другому. Давление в моем скафандре было около пятисот миллиметров ртутного столба. Ну, а снаружи - практически ноль. Такие условия, такой перепад давления в барокамере на Земле смоделировать было невозможно.

В условиях космического вакуума мой скафандр начал раздуваться под действием внутреннего давления. Да, на скафандре были и ребра жесткости, и скроен был он из плотной ткани. Но перепад давления оказался настолько большим, что его не выдержали ни ребра жесткости, ни плотная ткань. Конструкторы, конечно, предполагали, что в вакууме скафандр раздуется, но никто и не думал, что он раздуется так сильно.

Еще находясь внутри шлюза, перед выходом, я постарался затянуть до предела все ремни на моем скафандре. Но это не помогло - в вакууме моя защитная оболочка так раздулась, что руки можно было свободно вытащить из перчаток...

Двенадцать минут я плавал вокруг корабля, удалялся и приближался к люку, а вот когда с Земли пришла команда возвращаться в корабль, начались проблемы.