Ну, мы тогда с товарищами из республиканского ЦК хорошо коньячку выпили! А обещание пришлось выполнять: отряд космонавтов действительно побратался с той южной советской республикой. На зависть всем остальным республиканским ЦК.
- Однажды - если мне память не изменяет, это было в начале июня 1962 года, - мы всем составом первого отряда космонавтов выехали на парашютную подготовку. Надели парашюты, подготовились к прыжкам, ждем посадки в самолет. А посадки все нет и нет. Час ждем, другой... А рядом с нами стоит столик с переносной радиостанцией, который транслирует команды из диспетчерского центра:
- “Роза”, на взлет! “Лилия”, делай вираж! “Тюльпан”, заходи на посадку!
Цветочная клумба, да и только. А о нас - ни слова. Видимо, просто забыли.
Наконец, Юра Гагаров не выдержал, подошел к радиостанции и в микрофон говорит:
- Диспетчер, это группа из Москвы. Мы готовы к парашютным прыжкам.
В эфире растерянное молчание, а потом начальственно-строгий голос спрашивает:
- Какая еще группа? И почему не называете свой позывной?
В те годы секретность у нас была страшная.
Гагаров, конечно, не мог сказать по открытому радиоканалу, что очереди на прыжки ожидает группа советских космонавтов. Но он нашелся и выдал в эфир:
- Товарищ диспетчер, отряд советских “ландышей” к парашютным прыжкам готов!
С тех пор за нашим отрядом космонавтов и закрепился этот шутливый позывной - “ландыши”.
- С режимом особой секретности у меня тоже связаны кое-какие не слишком приятные воспоминания.
Дело было накануне нашего с Васей Лазориным полета на “Союзе-4”. По старой традиции мы перед полетом пришли на Красную площадь. Мы - это я, командир нашего экипажа Василий Лазорин и наши дублеры - Андрей Николин и Алексей Елесеин. Возложили цветы к мавзолею Ленина, сфотографировались на память на фоне кремлевских башен.
А тут навстречу какая-то экскурсия -пионеры-школьники, где-то класс пятый или шестой. Ну, Николин и Елесеин - люди в нашей стране уже известные, оба в космос летали. Пионеры их окружили, протягивают ручки и тетрадки, автографы просят. А мы с Васей Лазориным тихонько стоим в сторонке - полет на “Союзе-4” для нас был первым, нас еще никто в лицо не знал.
Но не тут-то было! Один парнишка долго к нам присматривался, хитрые глазенки щурил и догадался, в конце концов. “Ребята, - кричит, - а вот еще два космонавта! Не летавшие! Дяденьки космонавты, дайте автограф перед полетом!”
Нас с Лазориным мигом окружило плотное кольцо детей. Василий уже ручку взял в руки и собирался расписаться на чьей-то тетрадке, как вдруг рядом с ним словно из-под земли вырос совершенно неприметный гражданин в сером костюмчике и хвать Васю Лазорина за локоть:
- Автографы до полета давать не положено, товарищ Лазорин!
Смотрю, а еще один гражданин в таком же сером костюмчике уже обрабатывает учительницу, которая привела детей на Красную площадь: мол, походили, погуляли, Ленина видели - ну и давайте, шагайте отсюда быстренько.
Так эти два неприметных товарища нас потом и сопровождали до самых машин, которые мы оставили около Александровского сада. Чтобы мы по дороге больше никому не надумали дать автограф и тем самым рассекретить за неделю до космического полета наши совершенно секретные фамилии.
- Когда мы только начинали готовиться к орбитальным космическим полетам, никто и представить не мог, что они вызовут такой большой общественный резонанс. Был у меня, Олег, один забавный случай... Во время полета Юры Гагарова я дежурил на одном из дальних наземных измерительных пунктов, которые следили за “Востоком”. Вернулся в Москву только через пару дней после окончания полета. Выхожу из автобуса на площади Свердлова, смотрю, а вокруг - цветы, флаги, лозунги, люди в нарядной одежде...
- Что происходит? - спрашиваю у прохожего.
- Вы что, товарищ, с Луны свалились? - у прохожего округляются глаза. - Гагаров в космос слетал! Вся Москва гуляет!
- Ну, насчет с Луны свалился, - это прохожий не ошибся, - засмеялся Макарин. - Только по времени не угадал!
- А у меня была такая забавная история. Когда мы с Васей Лазориным летали на “Союзе-4” восемнадцать суток и ставили рекорд продолжительности космического полета, одно западное информационное агентство распространило информацию о нашей гибели. Якобы мы просто умерли прямо в корабле от длительного воздействия невесомости. Ну, а народ наш, сам знаешь, всякие “голоса” заморские слушать любит.
И вот совершили мы посадку. Ходить после восемнадцати суток невесомости было большой проблемой. Поэтому эвакуационная команда вытащила нас из спускаемого аппарата и сразу усадила в переносные кресла.
А вокруг, конечно, народ столпился. В основном, колхозники из ближнего села. Чувствую, кто-то трогает мою руку. Повернул голову, смотрю. Рядом с моим шезлонгом стоят две среднего возраста женщины. По одежде - косынки, рабочие халаты, - видимо, работницы с ближней колхозной фермы. Даже и представить себе не могу, как они пробрались к нашему кораблю через кордон военных и медиков.
Одна из этих женщин робко трогает меня за руку и вполголоса говорит другой: