Лунное сердце - собачий хвост

- Матерь Божья, - пастор Абу-Али Вассерманц машинально перекрестился в направлении на Мекку. - И это значит.

- И это значит. - эхом повторил бывший алкоголик Сунь Хунь-Чай.

- .Что мы теперь будем работать на общественных началах, - горько констатировал Берт Паттерсон. Скупая мужская слеза проползла по его побледневшей щеке, спрыгнула вниз с подбородка и маленьким серебристым озерцом улеглась на стол заседаний.

- Пы-у-у-у! - Гвидо издал губами немузыкальный и совершенно неприличный в любом цивилизованном обществе звук.

- Я чувствовал это, я предвидел, - Убанга Хобо-Куранашвили возмущенно затряс тройным подбородком почти бегемотских габаритов.

- Дас ист апокалипсис! - констатировал религиелюб Вассерманц, запуская пальцы правой руки за ставший почему-то удушающе узким ворот сутаны.

- Нас кинули, - нервно хихикнул Сунь и в очередной раз приложился к любимой фляжке.

- Отдрючили по самые гланды! - томно вздохнул Отымелов.

- Обманули, как маленькую девочку... - Гертруда шмыгнула носом и всхлипнула. - Маньяки!

Берт Паттерсон окинул коллег тяжелым взглядом:

- Дамы и господа. В сложившейся ситуации я принимаю единственно верное и мужественное решение.

Рука председателя скользнула во внутренний карман пиджака. Члены Комитета затаили дыхание.

Паттерсон извлек из кармана запасной носовой платок, утер большую каплю на кончике носа и бесцветным голосом проинформировал:

- Я слагаю с себя полномочия председателя Комитета и ухожу в отставку.

Пауза длилась ровно полторы секунды - пока присутствующие набирали воздух в легкие.

- Й-йес! - рявкнул Гвидо, сложив губы мегафоном. - Я тоже кладу на все с прибором!

- Одобрямс! - фальцетом проорал Сунь Чунь-Чай и залпом опрокинул в глубь своего бездонного горла остатки жидкости из металлической фляжки.

- А вот вашему Мировому правительству! -Гертруда рубанула ребром левой руки по изгибу локтя правой, одновременной сжав правую руку в кулак.

- Конечно, конечно, - пробулькал щекастый Убанга. - Работать за бесплатно? Вот уж дудки!

- Противные! - выпятил челюсть Боречка Отымелов, сделал козу из указательного пальца и мизинца и показал ее в сторону видневшегося за окном здания Организации Объединенных наций и Мирового Правительства.

- И да прибудет с нами Сила! - воздел руки к небесам пастор Вассерманц, одобряя коллективное решение.

Диетический гамбит

- Святой отец, - голос Клаудиуса Титуса Бовэ чуть дрожит от волнения, - я рад, что вы нашли время и возможность посетить мою обсерваторию...

Я с нескрываемым интересом разглядываю стоящего передо мной человека. Среднего роста, на вид -лет тридцать пять - сорок. В темных, до самых плеч волосах, расчесанных на прямой пробор и перехваченных по высокому лбу синей лентой, уже заметны серебристые прожилки седины. Крупный прямой нос, смолянисто-черные брови над глубоко посаженными карими глазами. И, конечно, блеск в глазах - живой, мерцающий, неугасимый. Искра Божья.

- Сын мой, - я растягиваю губы в улыбке, -Верховная Священная Конгрегация Римской и Вселенской Инквизиции всегда живо интересовалась последними достижениями науки.

“ .И сожженный в прошлом году на площади Цветов в Риме еретик Джордано Бруно - лучшее тому подтверждение”, - ехидно добавляю я про себя.

- К тому же поручение встретиться с вами я получил из уст самого Папы Римского Климента Восьмого, - заканчиваю вслух, уважительно склоняя голову.

- Я взял на себя смелость обратиться с письмом к Понтифику, ибо мои научные изыскания открыли новые божественные сущности, - на бледных щеках Бовэ начинает проступать румянец. Чувствуется, что астроном постепенно справляется с волнением.

- Хорошо, что ваше письмо попало именно ко мне, -говорю я как можно более дружелюбно и поясняю:

- Я не люблю бумажную канитель и долгую переписку. Согласитесь, много интереснее своими глазами увидеть те чудеса, которые дарованы нам деяниями Божьими. Всего неделя пути - и вот я у вас, в Париже.

Я окидываю взглядом обсерваторию. Тяжелые шкафы с книгами вдоль стен, столы, на которых громоздятся глобусные часы и трикветрумы, гелиометры и азимутальные квадранты, армиллярные сферы и секстанты - обычное научное барахло. Правда, в обсерватории Клаудиуса Титуса Бовэ его необычайно много.

Высокие окна с чисто вымытыми стеклами, винтовая лестница круто уходит вверх. Там, почти у самого потолка, опирающийся на деревянные леса настил. Ага, вот это уже интересно! На настиле я замечаю две металлические трубы на треножниках: одна длинная и тонкая, а вторая - наоборот, толстая и короткая, с маленькой боковой трубочкой на боку. Неужели...

Клаудиус Титус Бовэ прослеживает за моим взглядом и смущенно кашляет:

- Святой отец, это.

- Не трудитесь давать объяснения, сын мой, - я останавливаю его жестом. Времени в моем распоряжении мало, еще только не хватает, чтобы Бовэ начал сейчас нудно и длинно объяснять мне совершенно очевидные вещи. - Я попробую догадаться сам. Это, видимо, те самые научные приборы, которые вы описали в письме к Папе?