Он неопределенно дернул рукой, словно хотел обвинить в непогоде весь белый свет — в дожде, в ветре, в злой мороси, что секла лицо. Рюмка коньяку в его воображении стала объемистей и украсилась желтым-желтым ломтиком лимона. Маршальские усы снова невольно дернулись, пытаясь ухватить воображаемый запах. Ничего…
Тьфу! Только гарь, сажа и сырость…
Хоть и досталось бошам в этот раз, а все равно битые, а продолжали вредить честным французам. Вот он мерзкий немецкий характер! Какую погоду выбрали для такого дня!
Вместо коньяка в голове возник сестрин сеттер Пижу, выбирающийся из воды, размахивающий ушами и рассеивающий вокруг себя мириады брызг… Петен передернул плечами, словно сбрасывал с них несуществующую воду.
— Собачья погода… — с чувством выругался он. — И страна проклятая! Ничего от них нет хорошего.
Депутат ни возразил, ни согласился.
Вообще-то маршал был прав. И ветер, и мелкий дождь несло из Германии. Потерпевшая недавно поражение в Мировой войне, а теперь, вдобавок, еще раздираемая и войной гражданской, она лежала совсем рядом — за мокрыми пакгаузами станции, за сочащейся влажной глиной железнодорожной насыпью, за невидимой за туманом мостом через Рейн.
Видя раздражение маршала, политик примирительно улыбнулся.
— Ну, мы же с вами знаем, что с той стороны приходит не только плохое. Давайте терпеть…
Он достал часы, посмотрел на застекленный циферблат тут же покрывшийся каплями воды.
— Я думаю недолго осталось. Хваленая немецкая пунктуальность…
За туманом что-то загудело. Депутат поднял голову, прислушался.
— Ну, вот кажется и они….
Он улыбнулся.
— Скоро прекрасная Франция станет еще прекраснее, получив золотые сережки…
— С бриллиантиками, — угодливо и со смешком добавил кто-то из свиты…
В кулуарах парламента ходили странные слухи, что в связи с намечающимися событиями решено подкорректировать в соответствии с веяниями времени изображение символа Франции — прекрасной Марианны. Предлагалось теперь изображать её с увесистыми золотыми сережками в мавританском вкусе.
— И все-таки мы совершаем ошибку, — сказал маршал, возвращаясь к какому-то старому разговору. Депутат, не убирая любезной улыбки с губ, ухитрился нахмуриться. Бесплодный спор парламентариев и военных длился с того времени работы парламентской комиссии, принявший решение о присоединении Франции к требованиям Британии и САСШ.
— Мы держали Германию за горло, а теперь отпускаем её.
Он знал, что говорил. Смиренная Версальским договором Германия не могла сделать в военной области ни единого шага, без того, чтоб об этом не стало известно союзникам из «Сердечного согласия». Контролировалось все — численность микроскопической армии и полиции, состав вооружений… А теперь, когда формальный повод — выбивание репараций удалялся из политики все становилось бессмысленным.
— Держать за горло имеет смысл живого или, по крайней мере, полуживого, а без своего золота Германия — труп.
Блюм коротко хохотнул.
— Могу представить, как они в патриотическом порыве выдирали у себя зубные коронки, сдавали на переплавку чайные ложечки и серьги… Вы, маршал, не могли не читать об этой странной компании… Как они там её назвали?
Из-за спины помощник депутата напомнил:
— «Сбросим золотой ошейник!».
— Да, верно… Наши шансонье очень смешно обыгрывали это в куплетах.
Он вспомнил что-то явно смешное, хохотнул, но глянув на насупленного маршала удержался от того, чтоб поделиться пришедшей так кстати вольной остротой. Вместо этого он, став серьёзным сказал с едва заметной ноткой назидательности:
— Золото — это энергия, это кровь нашего мира. Мы оставили тевтонов без крови. Поверьте мне маршал, это лучший ход. Они не долго протянут и снова распадутся на отдельные княжества. Мы не могли упустить такую уникальную возможность — посмотреть, как умрет зверь, угрожавший половине Европы!
— Тем более, что они дали нам прекрасный повод, — проворчал маршал.
Война в Германии длилась уже несколько месяцев.
Помощь Советов — явная и не явная неизбежно склоняла чашу весов в сторону восставших и акционеры торгового дома «Антанта» — реальные хозяева мира, миллионеры, имеющие силы диктовать свою волю.
Правительствам западных демократий обеспокоились своими вложениями и попробовали придушить этих несносных тевтонов золотой удавкой. В ответ на просьбу Временного Правительства Германии не вмешиваться во внутренние дела Германии они потребовали выплатить репарации. Все. Одним разом. Что было удивительнее всего — боши согласились на это кровопускание! И вот теперь они ждали, когда германское золото станет французским… Хотя откуда у золота национальность? Оно принадлежность сильных, принадлежность правителей этого мира.
Хриплый рев паровозного гудка оборвал их разговор, делая его бессмысленным. В присутствии тех тонн золота, что везли германские вагоны, любой разговор становился бессмыслицей.