Лунные дороги

Для Натальи вечер был удивительный, ей казалось, что все наполнено каким-то особенным, не будничным смыслом. И тут случилось самое неожиданное — впервые и сразу два мальчика признались Наташе в любви. Первые признания всегда волнительны, обжигают все твое существо, зато потом испытываешь обременительность, даже скуку, когда кто-то пытается навязать тебе свою любовь, но тогда от услышанного юной Наташе было не по себе. До этого девушке всегда казалось, что молодые люди не принимают ее всерьез, подтрунивают над ней, и никто в нее влюбиться вообще не может. Она часто получала на уроках „оскорбительные“ записки: „Дикая балерина“, „Дикарка“. В столь юном возрасте Наташа махнула рукой на свою личную жизнь, решив, посвятить себя искусству. Но судьба всегда играет с нами, девушка даже не могла себе вообразить, что ей готовит сия сумасбродная дама.

Неожиданно во время всех этих волнующих событий приходит телеграмма: „Срочно вылетайте на кинопробы во Фрунзе. Кончаловский“. А у Наташи впереди репетиции и выпускной концерт на сцене Большого театра. Уже напечатаны афиши: „ПА-ДЕ-ДЕ ИСПОЛНЯЮТ Н. АРИНБАСАРОВА и Д. НАКИПОВ“, Наталья с Дюськой чувствуют себя балетными примами. Педагоги, узнав о телеграмме, начали ругаться: „Какие киносъемки! Это несерьезно. Они длятся целый год, ты потеряешь форму. Нужно ехать в театр и сразу же завоевывать положение, входить в репертуар!“. Нарассказали Марие Константиновне всякие страсти-мордасти про кино, про киношников — какие они все распущенные: „Непременно испортят вашу девочку“. И Маруся, ополчившись на весь мировой кинематограф, категорически постановила: „Никакого кино! Никаких съемок! У тебя уже есть профессия. Едем в Алма-Ату. Надо начинать работать!“.

Как это ни парадоксально, ведь молодость всегда непослушна, Наташа безропотно подчинилась, дала телеграмму: „Извините, сниматься не могу“. И тут началось. На бедную девушку обрушился шквал междугородных звонков. „Ты негодяйка, мерзавка! Обнадежила меня, наобещала, а теперь отказываешься! Ты меня очень подводишь, ты мне срываешь диплом!“ — шипело, выпрыгивало из трубки. От таких словесных изрыганий Наталья почувствовала себя вероломной обманщицей. На душе стало нехорошо, но… Но кино, Кончаловский с его искренним гневом — это что-то эфемерное, далекое, тогда как сцена очень конкретна, а выступление в Большом театре прямо-таки раздавливает своей реальностью. Наташа решила танцевать.

Кончаловский все звонил и звонил. Угрозы, возмущение сменились на мольбы, теперь трубка рыдала: „Хотя бы приезжай на кинопробы! На два дня“. В конце концов, чувство горделивого самодовольства сменилось жалостью, и Наташа тихонечко спросила: „Мам, давай слетаем на кинопробы, может, я еще и провалюсь“. Теперь женщины решили лететь во Фрунзе.

Тут наступает перелом в Наташиной жизни. Меня всегда поражало, когда человек из „ниоткуда“, у которого меньше всего шансов, пробивается, добивается, становится известным. Ведь история Наташи — вечная, прекрасная история Золушки. Эта сказка повторяется на протяжении многих веков. Как Богу не надоест смотреть один и тот же спектакль!

Первый учитель

Провожала Наталью и Марию Константиновну Сима Владимировна. Директриса подарила Наташе огромный букет белоснежных небесной красоты лилий. С тех пор лилии — Натальины любимые цветы. Женщины обнялись, поцеловались. Взошли на трап. Полетели. Второй полет в Наташиной короткой жизни не был особо примечателен, она уснула на коленях у Марии Константиновны, ощущая на щеке ласковую шершавость материнских рук.

— Фрунзе! — пролаял в микрофон голос бортпроводницы. Наташа открыла глаза.

Женщин встретили. Поселили в аэропортовской гостинице "Аэрофлот" занюханном строении с сортиром в коридоре. Мария Константиновна поставила на стол букет лилий. Убогая комнатенка повеселела. Бутоны, воспрянув от воды, принялись распускаться прелестными граммофончиками, отчаянно благоухая. Женщины торопились обжить новое пространство, превращая его в маленький уголок дома.

В тот же день Марию Константиновну и Наташу привезли на киностудию. Тогда "Киргизфильм" помещался в большом ветхом здании, вокруг которого рассыпались маленькие постройки, тонущие в зелени. Стоял июнь и, несмотря на сильную жару, в густой тени исполинских деревьев было прохладно, душисто пахло жасмином. Сколько внимательных глаз разглядывало девочку. Наталья, без пяти минут солистка Большого театра, старалась держаться независимо. Рядом с ней неотлучно была мама.

Девушка предстала пред светлые очи Андрея Сергеевича Кончаловского, около которого крутились два весьма подозрительных субъекта. Вся компания шумно приветствовала женщин. Один из них, самый худой, закружил вокруг Наташи, оглядывая ее прищуренными глазами. Он то и дело чуть-чуть присаживался, складывал руки квадратиком у правого глаза, пытаясь представить девушку в кадре. Ему казалось, что он делает это очень деликатно, даже незаметно. Наталья недоумевала: "Чего он на меня пялится?".