Лунные прядильщицы

Немного вещей. Узелок выцветшей красно-зеленой скатерти, которую я видела у нее в доме, скомканная газета с жировыми пятнами и другая полоска скатерти, сильно испачканная и влажная. Я развернула скатерть. Ничего, кроме крошек. В газете тоже. Следы на ней, должно быть, оставлены жиром или маслом. Она прино­сила еду, завернутую в газету, а затем завязывала в скатерть. Другой кусок ткани, смятый складками. Вы­глядит так, словно его жевали… Все так, конечно. Едва ли мальчика оставили здесь просто связанным. Засуну­ли ему в рот кляп. Я бросила тряпку в сумку дрожащи­ми руками, затолкала следом за ней другие вещи и выпрямилась.

Тогда все так, как я и думала. Колин был здесь. И исчез. Неповрежденная веревка говорила о многом. Он не сбежал. Нет следов, что ее перепилили. Веревку развязали, аккуратно смотали, очевидно, это сделала София, когда убирала кляп, ложе и следы пищи.

Но если Колин жив… Мой мозг работал почти вхоло­стую, но болезненно настойчиво. Если Колин все еще у них, живой, тогда, конечно, он был бы связан? Если веревка здесь, сброшенная, разве это не значит, что его отпустили добровольно, и что сейчас он ищет Марка?

Я бессознательно уставилась на груду вещей у стены. Вдруг мои глаза судорожно заметили почти с физиче­ской болью вещь, на которую пристально смотрели, но не видели. Возле веревки. Лопата. Как только я увидела ее, уже больше ничего не могла видеть. Старая лопата с сильно износившейся ручкой, но штык сияет. Видно, что ею недавно пользовались, поэтому он выглядит, как новый. На нем все еще земля. Часть ее высохла и осыпалась и лежит маленькими комочками на полу. Лопатой пользовались очень недавно и копали глубоко. Копали не сухую пыльную почву, а глубокую влажную, которая прилипает…

Затем я закрыла глаза, чтобы не смотреть на нее, стараясь избавиться от образа, который у меня мыслен­но вырисовывался. Кто-то копал. Хорошо. Это назначе­ние лопаты, не так ли? Поля нужно возделывать, правда же? Это ничего не значит. Любой мог пользоваться ею для очень многих целей. Должно быть, София выкапы­вала овощи, или Джозеф, или Стратос…

И сейчас картина, несущественная, не запомнившая­ся до этого момента, полностью вырисовалась – вче­рашние спокойные поля. Пастушок. Одинокий мужчина копает за плантацией сахарного тростника, за мель­ницей. Это широкоплечий мужчина с красным платком вокруг шеи. Он меня не заметил, и я тоже. Но сейчас, в мыслях, я отчетливо видела его. Спустя какое-то время он закончил работу и спустился к дому Софии, чтобы сказать ей, что работа закончена, и она может идти к мельнице, чтобы убираться. И мы встретились.

С трудом я выбралась на воздух. На ирисах сверкало бриллиантовое солнце, и зеленовато-желтая бабочка что-то искала в пурпурных лепестках. Моя ладонь так тесно прижалась к губам, что зубы причинили мне боль. «Придется сказать Марку», – сказала я себе искусан­ными губами.

Глава 13

Ah!if you see thepurple shoon,

The haselcrooks, the lad's brown hair,

The goat-skin wrpped about his arm,

Fellhim that 1 am waiting…

Wilde: Endymion

«Никола, Ники, дорогая, что это?» – «Все в порядке. Подожди минутку, и все».

«Я знала, что было что-то. Послушай, можно здесь посидеть. Не спеши». Мы достигли храма над лимонной рощей. Поля исчезли. Ветряная мельница превратилась в белое сверкание между деревьев. Не помню, как я туда добралась: как-то я? должно быть, вежливо, оставила Софию, как-то подождала, пока они обменивались с Фрэнсис прощальными вежливыми словами, как-то сле­по направилась между деревьями, остановилась у храма и молча уставилась на кузину. «Вот, – сказала она, – закури».

Резкий запах спички что-то напомнил, смешался с запахом вербены и лаванды. Я дотронулась до багровых цветов, сорвала их грубо и бросила сорванные головки. Но запах стал еще резче на ладони. Я вытерла руку о юбку и заговорила, глядя в землю. «Они убили Колина. Ты права. И закопали… возле мельницы».

Тишина. Несколько муравьев сновали и исследовали упавшие цветы. «Но, – голос ее был отсутствующим, – откуда ты знаешь? Видела что-то? – Я кивнула. – Понимаю. Мельница. Да, а почему нет? Ну, расскажи».

Когда я закончила, она долго молчала и курила. Резко тряхнула головой, словно смахивая жалящее на­секомое. «Эта милая женщина? Не могу поверить. Это чудовищно».

«Ты не видела, как Марк лежал в грязи с раной от пули. Это правда, Колин мертв. И сейчас придется сказать об этом Марку. Можно призвать полицию, толь­ко теперь слишком поздно. – Я с волнением поверну­лась к ней. – Ты говоришь, догадывалась, что что-то случилось? Ты имеешь в виду, что по мне было заметно? София могла понять, что я что-то знаю?»

«Не думаю. Я сама не была уверена, хотя довольно хорошо тебя знаю. Ну а если и догадалась, то что? Она не может знать, что на тебя вдруг нашло. И ничего не бросалось в глаза, если только нарочно не присматри­ваться».