Лунные прядильщицы

Я взмахом подняла сумку на плечо и нагнулась, чтобы пробираться за ним. Чтобы прятаться, здесь са­мое подходящее место. Узкую щель утоптанной земли под деревьями едва ли можно назвать тропинкой. Мо­жет, раньше только крысы по ней ходили, а потом появились случайные следы веревочных подошв. Де­ревья были веретенообразные, с узкими стволами и лег­кими листьями. Осины и белые тополя и какие-то мне неизвестные деревья с круглыми тонкими листьями пропускали свет пятнами мерцающей зелени. Между стволами буйно росли кусты, но, к счастью, они в большинстве своем были разновидностями жимолости и ломоноса. Там, где приходилось протискиваться, я заме­чала следы, которые Марк тоже оставил, пробираясь здесь. Старые бдительные глаза Аргуса, думала я торжествующе. Девушка Крузо собственной персоной. Не та­кой уж он молодец в этих делах. Марку пришлось бы допустить… И тут настроение резко упало до мрачной серости. Я тяжело побрела вперед.

Подъем становился круче, путь запутаннее. Следы исчезли, а если бы и нет, я бы их не увидела. Воздух на дне ущелья неподвижен, а легкое укрытие листьев пропускает слишком много солнечного света и жара. Я остановилась, чтобы еще попить, но вместо этого отвер­нулась от воды с внезапной решимостью, села в тени на сухой ствол поваленного дерева и открыла сумку. Жар­ко, устала и измучена угнетенным настроением. Если я погибну здесь, это никому не поможет. Если новость, которую я несу, вытряхнет из меня внутренности, то уж лучше привести их сначала в нормальное состояние. Я открыла бутылку «Короля Миноса» и, молча благослов­ляя Фрэнсис, которая заставила меня ее взять, присоса­лась к вину, как пиявка. После этого я почувствовала себя настолько лучше, что решила принести жертву богам и капнула несколько капель вина на землю, а затем энергично взялась за завтрак с чувством, похо­жим на аппетит. Фрэнсис отдала мне по крайней мере две трети щедрого угощения, приготовленного Тони в дорогу. С помощью «Короля Миноса» я съела пару свежих булочек с жареной бараниной, несколько олив из пергаментного мешочка и невкусное яблоко. На апельсин я глядеть уже не могла и опустила его обратно в сумку.

Легкий ветер шевельнул верхушки деревьев, солнеч­ные зайчики ослепительно побежали по воде, а по кам­ням заскользили тени. Пара бабочек, которые пили воду у края озерца, взлетели, как несомые ветром листья. Щегол, взметнув бриллиантовыми крыльями, быстро понесся над головой в высокие кусты на скале. Я лениво наблюдала за ним. Еще одно легкое движение, шевеле­ние чего-то светлого среди булыжников под нависаю­щей скалой, словно двинулся камень. Ягненок или овца лежит под жимолостью. Ветер шевелит шерсть, и она поднимается над камнями.

Я внимательно наблюдала. Снова ветер проносится над шерстью, поднимает ее, свет ловит ее концы. Мгно­вение она сияет у камня, как цветок. Значит, я не права. Это отпечатки ноги не Марка. Где-то поблизости овцы, и с ними, несомненно, пастух. Я начала быстро собирать остатки завтрака, думая в полном замешательстве, что лучше вернуться к первоначальному плану и направить­ся к кипарисовой роще. Устало поднялась, постояла, прислушиваясь. Ни звука, кроме плеска воды и слабого шелеста ветра в листьях и щебета щеглов где-то вне поля зрения…

Я шла вниз вдоль ручья, чтобы найти место, где легче выкарабкаться из ущелья, когда мне пришло в голову, что овца была странно спокойна и молчалива все время, пока я ела. Я оглянулась. Овца лежала по другую сторону ручья немного выше меня, наполовину под выступом. Должно быть, подскользнулась и упала оттуда, а пастух не заметил, и вполне возможно она мертва. Но если она просто попала спиной в западню или ее удерживают шипы, понадобится только несколько минут, чтобы осво­бодить ее. По крайней мере, нужно посмотреть.

Я шагнула через ручей и вскарабкалась к валунам.

Овца действительно была мертва. Умерла задолго до этого. С нее сняли шкуру, обработали, а теперь ее использовал как покрывало мальчик, который, свернув­шись, крепко спал под кустом в тени валунов. Изношен­ные голубые джинсы и грязная голубая рубашка, а шкура наброшена на одно плечо, как это делают грече­ские пастухи. Она закреплена куском потершейся ве­ревки. Это, а не Марк, была добыча, к которой я подкра­дывалась. Грязь на его ботинках с веревочными подо­швами едва просохла.

Шум моего приближения не побеспокоил его. Он спал глубоким сном. Муха села ему на щеку и поползла по глазу, а он и не шевельнулся. Глубокое и ровное дыхание. Было бы очень легко отползти и не разбудить его. Но я не пыталась этого сделать. Такой сон я уже видела раньше, совсем недавно… Эту почти яростную концент­рацию отдыха. И видела, как такие же ресницы опуска­ются во сне на смуглые щеки. И волосы знакомые.