Лунные прядильщицы

Такой грубости я не ожидала, слишком он молод. Я почувствовала, что покраснела. «А что ты имеешь в виду?»

«Он очень прямолинеен, прямоуголен, почти куб. Ему такая и музыка нужна, какой-нибудь концерт для трех пивных стаканов и фагота. Чарли такая же, но что касается ее, это Королевская Академия драматического искусства виновата. Чарли – это моя сестра Шарлотта. Джулия и я любим поп, она младше меня. Ну а у Анны слуха нет».

«О, понимаю».

«А ты немного старомодна, а?»

«Возможно. Но послушай, я умираю услышать, что с тобой случилось. Допустим, ты расскажешь, и мы сое­диним наши истории, прежде чем найдем Марка». И пока мы преодолевали ущелье, он, задыхаясь, рассказал отрывками обо всем.

Когда Марк раненый упал на обочину, Колин побе­жал к нему, но его сразу же оттащили Стратос и Джо­зеф. Он дрался. Его ударили в висок, он упал и потерял сознание, но только на несколько минут. Когда он пришел в себя, его утихомирили тем, что грубо связали, в рот засунули кляп и понесли вниз по склону горы. И он не мог сказать, в каком направлении. Он держался так безвольно и тихо, как мог, в смутной надежде, что они решат, что он умер, и бросят, или расслабятся и дадут ему шанс уйти.

Это был долгий путь и трудный. Совсем стемнело, поэтому похитители тратили все силы на переход. Боль­шую часть разговоров они вели на греческом, Колин только понял, что они очень не соглашаются в чем-то. «Не могу быть абсолютно уверен, что все точно по­мню, – сказал он, – плохо соображал из-за удара по голове, и очень боялся, что в любую минуту они могут убить меня… и кроме того, почти рехнулся из-за Мар­ка… Я думал, что он либо мертв, либо лежит где-либо, истекая кровью, и умирает. Но они говорили и по-анг­лийски… когда какие-то Стратос и Тони вступали в разговор… но я плохо помню».

«Любым путем постарайся вспомнить. Это важно».

«Я старался. Нечего было делать три дня, кроме как думать. Но это скорее впечатления, чем воспоминания, если понимаешь, что я имею в виду. Тони был в страшной ярости, что они стреляли в Марка и захватили меня. Мы бы никогда не выследили их, сказал он, мы не рассмотрели их хорошенько. И, в любом случае, они дали бы друг другу алиби, но захватывать мальчика подобным образом – это глупо!»

«Ну, – сказала я, – это так. Я все еще не знаю, почему они это сделали».

«София, – сказал просто Колин. – Мне рассекли голову, из меня хлестала кровь, как из поросенка. Она подумала, что если меня оставить, я истеку кровью, и она так разнервничалась и вышла из себя, что они уступили и потащили меня. А еще Тони сказал, что они могут выйти сухими из воды с этой стрельбой в Марка, объяснят это несчастным случаем. Но если нас обоих найдут мертвыми или тяжело ранеными, поднимется переполох на всю округу и это разоблачит „убийство Александрова“ и приведет к ним и лондонским делам».

«Лондонские дела?» – спросила я быстро.

«Думаю, он это сказал. Но не уверен».

«Может быть. И мужчину, которого убили, звали, значит, Александрос… Определенно, похоже, что он знаком со Стратосом и Тони со времен их жизни в Лондоне, так? Интересно, это грек или англичанин? Он говорил с Тони на английском, но Тони плохо говорит по-гречески…»

«Несомненно, он грек, если его имя… А, понял, ты имеешь в виду, что они называли его имя, как это сказать? Называли его имя на греческий манер?»

«Да, элленизировали. Но неважно. Если ты правиль­но слышал, он убит за что-то, что случилось в Лондоне. Тони говорил, что этот город вреден для здоровья… не мне, он только шутил. Он говорил детям, но меня это поразило. Ну, вернемся к ночи в субботу, что же они собирались сделать с тобой?»

«Честно, думаю, они были в такой панике из-за всего происшедшего, что хотели избавиться от меня как мож­но быстрее. Я понял, что Стратос и Тони очень злы на Джозефа за то, что он потерял голову и выстрелил в Марка, и что Джозеф за то, чтобы меня тоже убить, но Стратос сомневается, а Тони и София категорически против. В конце концов они вроде сдались и связали меня. Решили сначала уйти и подумать. Тони был цели­ком за то, чтобы меня запереть… и сразу уйти. Я это все хорошо помню, потому что молил Бога, чтобы он не ушел. С ним, англичанином, у меня было больше шан­сов поговорить, чем с другими. И он действительно в этом не участвовал».

«Ты имеешь в виду, что Тони хотел сбежать от них один?»

«Да. Он сказал: „Как только вы застрелили туриста, вы себя, можно считать, посадили, что бы вы ни сделали с мальчиком. Я не имею к этому никакого отношения, и к Алексу тоже, и вы знаете, что это правда. Выхожу из этого. Завязываю, немедленно и здесь, и не притво­ряйся, что не рад, что видишь меня в последний раз, Стратос, дорогой“. Вот так он говорил, каким-то глупым голосом, я не совсем его могу описать».

«Не беспокойся. Я слышала его голос. А что сказал Стратос?»

«Он сказал: „Тебе от них какая польза, они еще горя­чие. Ты еще не можешь от них избавиться“. Тони ответил: „Знаю. Можешь довериться мне. Я буду осторожен“. И Стратос непристойно расхохотался и сказал: „Я поверю тебе так же, как я…“» Колин внезапно замолчал.

«Да?»