Лунные танцы

— После того как ты бросила меня тут одного, он мне сильно помог. Он часто бывает у меня. Мы друзья. Только он очень просил, чтобы ты об этом не знала. Он не хочет тебя видеть, даже слышать не может. Ты разбила его веру в женщин. И мою тоже… Он единственный из всех поверил в маня, понимаешь? Когда я остался тут совсем один! Помог сделать первые шаги, поддержал. Когда ты говорила, что я бездарность и не обращала на меня никакого внимания, поглощенная своим Вознесенским! Так что ты не имеешь права меня осуждать! — Последние слова Эжен почти выкрикнул.

— Осуждать? — искренне удивилась Свенцицкая. — За что?

А Эжен продолжал говорить так же быстро и взволнованно:

— Он стал моей опорой и поддержкой. Он тормошил меня, заставил работать, когда я проваливался в депрессию. С ним я впервые прыгнул с парашютом и погрузился с аквалангом. Он дал мне силы, сделал так, чтобы я снова жил, имел возможность работать!

— Да что ты так разволновался, успокойся! — попробовала смягчить ситуацию Ирена. — Это хорошо, что у тебя есть друг. Скажи, а я могу с ним встретиться?

— Ты опять ничего не поняла, Ирена! — горько сказал Эжен. — Ничего…

— Ты обижаешься на меня? Прости, я не хотела тебя огорчить. — Свенцицкая потянулась было к сыну, чтобы обнять, но он отстранился.

— Я не обижаюсь, Ирена. Это совсем другое. Все так, как есть, ничего не изменишь. Но я хочу тебе помочь чем смогу. Есть несколько женских моделей, которые еще нужно доделать. Я не успеваю. — И он подробно описал Ирене, что именно ему нужно.

Ирена смотрела на сына. Как изменился он за последние годы! В нем по-прежнему была какая-то хрупкость и беззащитность, утонченность, но одновременно появились сила и дерзость, которых не было раньше. Он выглядел немного старше своих лет. Зеленые глаза на смуглом лице были грустными и серьезными. Или она просто раньше этого не замечала? Сын за эти годы стал для нее незнакомцем…

Выпив в баре неподалеку несколько порций виски, Ирена отправилась домой. Машина была ее утешением в горькие минуты. Великолепный серебристый «порше», подаренный чувствующим свою вину Вознесенским. Сверкающий осколок прежней беззаботной жизни, которая теперь так далеко. В нем она иногда чувствовала себя той, другой Свенцицкой — уверенной в себе и счастливой. Ирена нажала на педаль газа и полетела в сторону дома. Иногда ей так и хотелось — замереть в этом полете.

Глава 13 РАЗВЯЗЫВАНИЕ УЗЛОВ

Однажды утром в камеру Станислава принесли письмо. Простой белый конверт, на котором написана его фамилия — ничего больше. От кого? На секунду сердце Вознесенского дрогнуло: вдруг Лера?..

Станислав долго держал в руках конверт, не распечатывая. Как будто пытался еще на несколько минут сохранить его тайну. Сердце стучало быстро и гулко, как всегда бывало у него при сильном волнении. Наконец Вознесенский осторожно надорвал краешек. И вытащил несколько сложенных листков бумаги, плотно исписанных неровным, стремительным почерком. Как будто писавший очень куда-то торопился и боялся не успеть дописать.

«Дорогой Станислав, когда ты будешь читать это письмо, я уже буду очень далеко. То есть меня уже не будет. Я не верю в жизнь после смерти. Сейчас я лежу на кровати на трехэтажной белой вилле на одном из Карибских островов. Жара… В ванне уже пенится вода. Через полчаса я выпью еще немного холодного рома и медленно лягу в ванну… Я не боюсь смерти. В любом случае я выиграл в нашем поединке и получил все. Я хочу навсегда остаться в этом дне, поскольку это пик моего триумфа. Ради этих мгновений я мучился все эти годы. Ты оказался еще глупее, чем я мог себе представить. Хотя чего еще можно было ожидать от избалованного маменькиного любимчика?..»

Вознесенский вытер со лба пот. Он еще не понял до конца, что это такое, но определенно — письмо, скорее всего, содержало ответы на измучившие его вопросы. Он лихорадочно продолжил читать дальше.

«Уже в пять лет я принял решение, что обязательно разыщу своего отца. Старая бабка Константиновна, Царствие ей Небесное, довольно рано рассказала мне об обстоятельствах моего рождения. Я не мог поверить, что отец на самом деле мог меня бросить. Позже она назвала мне его имя и город, в котором он жил. Я долго готовился к встрече с отцом. Ты, наверно, не знаешь, чем она закончилась для меня, эта встреча. Меня выгнали взашей, как паршивого щенка, и сказали, чтобы ноги моей не было больше в этом благополучном доме! А я так надеялся, что хотя бы в отрочестве обрету наконец то, чего мне так не хватало: нормальную семейную жизнь, которая была у всех окружавших меня детей. Я все время чувствовал себя паршивой овцой, жертвой, несправедливо обделенной с первого дня своего рождения. Я не верю в Бога потому, что он не допустил бы подобной несправедливости: чтобы у одних (как у тебя) с самого начала было бы все, а у других — ничего. Твой отец посылал мне потом иногда жалкие денежные подачки. Но он не мог понять, что главное, в чем я нуждаюсь, — это его любовь.