Этими словами я закончил свой доклад Совету.
Закончив, я продолжал стоять, ожидая, что Двадцать станут меня хвалить. Но похвалы не последовало. Вместо этого произошли две вещи, беспрецедентные в истории Котара. Никогда ни один из Двадцати не выступал во время заседания; и никогда ни один из шести Учителей не был публично приговорен Двадцатью. Случилось и то, и другое!
Сан Нобер, глава Совета, встал и сурово нахмурил брови. Он заговорил, и его слова прозвучали приговором правящему роду Котара.
— Ученые мужи, — сказал он, — за всю историю Совета нам не приходилось сталкиваться с подобной проблемой. Наши ученые всегда говорили правду. Но увы, эта традиция в прошлом. Вы, Туол Оро, — обратился он ко мне, — создали прецедент. Вы солгали! Ваши утверждения нелепы, абсурдны; в них нет ни слова правды. Нас учили, что нормальный человек не может лгать. Очевидно, вы сошли с ума. Вы сумасшедший, несмотря на то что душевные болезни сейчас почти неизвестны. Если бы не отчеты о ваших прошлых открытиях, вы были бы приговорены к смерти. Благодаря им вы останетесь в живых. Но будете изгоем общества. Можете жить среди своих собратьев, но они будут знать о вашей недееспособности. Из-за вашей лжи или душевной болезни вы станете предметом жалости и презрения. А сейчас вы должны уйти; в Зале Совета вам не место!
Пока Сан Нобер говорил, я стоял, совершенно ошеломленный. Его неодобрение и приговор оказались настолько неожиданными и несправедливыми, что я не верил своим ушам. Ложь! Поток лжи! Душевная болезнь! Сумасшедший! Я сумасшедший? Дурак и сын дурака! Предмет жалости, да? Изгой! Вдруг что-то щелкнуло в моем мозгу, и глаза заволокло красной пеленой ненависти.
Что я тогда сказал, не помню. Вероятно, я действовал, как больной человек. Но я не пытался оправдываться. Приговорен, выгнан, назван лжецом и сумасшедшим, без малейшего шанса доказать правдивость моих утверждений! Из того, что я сказал, помню только одно. Это была клятва, которую я дал, покидая Зал Совета.
— Клянусь Скловом, Тавом, Макой, всеми богами, когда-либо жившими, что от этой цивилизации не останется и следа; и все люди, кроме Туола Оро, будут уничтожены! Клянусь, и да будет так!
Да, так и случилось! Я уничтожил их всех! Они это заслужили. Ах, как я их ненавижу, несмотря на то что их больше нет! Ненавижу и презираю…
Дав клятву мести, я покинул Зал Совета, провожаемый тысячами пар как сочувственных, так и насмешливых глаз. Кипя от гнева, я направился к своей лодке, стоящей на Великом Канале. Уже тогда в моем мозгу зародился план мести. Когда я подошел к моему дому, находящемуся в двадцать седьмом отделении девятого Малого Канала, план вполне сложился. Именно этот план, рожденный по дороге домой, я стал причиной уничтожения мира.
Не откладывая дело в долгий ящик, я начал готовиться к осуществлению задуманного, так как знал, что исполнение обещанного займет многие сталло. Цель, которую я перед собой поставил, казалось, действительно выходила за рамки человеческих возможностей. Я хотел увеличить размеры тех немыслимо крошечных растений миниатюрного мира, который открыл, пока не удастся вырвать их с протонов и пересадить на поверхность Котара. С их помощью я и намеревался отомстить.
Первые два сталло усилий оказались бесплодными. За это время у меня часто возникало сильное желание бросить эту, по-видимому, безнадежную затею, и, возможно, я бы ее и бросил, если бы не жажда мести. Как бы то ни было, я продолжал и в начале третьего сталло получил первые обнадеживающие результаты.
Прежде всего у меня имелась одна основная идея. Поскольку каждую частицу вещества, независимо от ее размеров, теоретически можно разделить надвое, то возможен и обратный процесс, и можно увеличить размеры любой частицы, даже электрона или протона. Из этой мысли естественно вытекало, что, в конце концов, мне удастся настолько увеличить размеры протона, что его можно будет видеть невооруженным глазом. Трудность заключалась в том, как осуществить этот процесс на деле. Два сталло ушли на догадки и теоретические размышления.
В начале третьего сталло я решил поработать с самими электронами и протонами. Взяв из своих запасов порцию химически чистого натрия, я поместил мизерное количество на предметное стекло моего ультрамикроскопа;. Затем сфокусировал прибор так, чтобы видеть весьатом. Как и во время первого исследования, когда я обнаружил признаки жизни на протоне, я увидел двадцать два маленьких, тускло блестящих протона и одиннадцать почти прозрачных ядерных электронов, сконцентрированных в компактную группу, каждый из них стремительно вращался вокруг своей оси. Вокруг на разном расстоянии мерцала путаная сеть блестящих шнуров. Я знал, что это орбиты планетарных электронов, которые двигались с такой огромной скоростью, что были невидимы. Я понимал, что ничего не смогу поделать с атомом, пока он находится в таком состоянии.