Лунный блюз

Головная боль становится невыносимой. Ты уже чувствуешь ее не только физически, но и где-то глубже, намного глубже. Твой город, твоя страна… Все катится в пропасть, и ты вместе с ним. Где же твой преданный пес, которого у тебя никогда не было? С кем поговорить, когда вокруг лишь те, кто ждет, когда ты оступишься, когда твоя слабость даст им возможность свергнуть тебя? И все ради чего? Ради кресла, на котором ты сидишь? Ради этого кабинета? Всего лишь дерево и гвозди! Нет. Оденься в черное и неброское, натренируй отсутствующий взгляд, натяни на голову вязаную шапочку и выйди вечером в город. Пешком, без охраны. Слейся с толпой. Иди по мокрым улица, заглядывая прохожим в глаза. Что видишь ты в них, кроме пустоты? А, может, эта пустота внутри тебя? Ничего не осталось. Годы выжгли сердце, превратив в бездушный мускул, который умеет лишь сокращаться. Тело здорово, но больна душа. Смотри глубже, слушай в себя. Маленькие черные черви, копошатся в твоей душе, неустанно пожирая ее несуществующую плоть. Как и твоя собака, которой никогда не было, бежит к своему хозяину, виляя хвостом. Никто не поймет тебя лучше, чем она. Видишь? Она садится рядом с твоим креслом и молчит. Положи руку на ее большую голову. Чувствуешь? Ты такой же, как и она – верный и одинокий в своем служении. И дорога эта, извиваясь, уходит за горизонт. Считай шаги до падения. Даже звезды срываются с неба. «Успел загадать желание? Нет? Очень жаль». Но это всего лишь метеоры, которые сгорают в слоях атмосферы. Звезды загораются и гаснут, но никогда не падают. Им некуда падать в «большом космическом ничто». И нет смысла: успел ты загадать желание или нет. Оно лишь плод твоей веры, продукт твоей жизнедеятельности, и чем больше желаний, тем сочнее кажется жизнь. «Короткая счастливая жизнь коричневого тапка», в которой куда интереснее, чем занимаются в кустах ожившие туфелька и тапочек, чем важность эксперимента по их оживлению. «Положи голову мне на колени, верный пес!» А за окном снова идет снег. Кружит, залетая в разбитые окна, и тает на дорогих коврах, превращаясь в грязь. Неужели в конце и есть начало? Кто выбрал тебя править этим миром иллюзий: Господь, народ или ты сам? И почему перемены страшат больше, чем бездействие? Может быть, сложить с себя полномочия, и позволить другим писать историю этой жизни? Но что тогда останется у тебя, кроме сердечной мышцы и червей в душе? Все отдано этой книге, в которой тысячи историй, принесено в жертву. Столько лет ты писал эту сагу, а в результате сага написала тебя. И вот ты сидишь и гладишь собаку, которой нет. Одинокий, старый и нет сил, чтобы позвать стекольщиков и заделать разбитые окна. И горизонт все ближе и ближе. И ты считаешь шаги, уходя в закат. Ты и твоя верная собака, которой нет, но которая для тебя сейчас самая настоящая из всего, что тебя окружает. И ты готов бросить все, что у тебя есть, лишь бы она осталась с тобой. И солнце садится. И ваши тени, молча, ползут за вашими спинами… Нет. Звезды не падают. Они лишь загораются и гаснут, а все остальное мы придумываем сами, чтобы разнообразить свою жизнь. И не считать шагов до горизонта. Не считать шагов…

* * *

– Знаешь, что меня поражает больше всего? – спросил Крисп, вглядываясь в глаза Биатрис Каплан. – Что мы люди, не смотря ни на что, продолжаем верить в человеческую тупость.

– Я просто хочу выжить, – сказала усталая женщина.

– И ты думаешь, деньги смогут тебе что-то гарантировать?

Она не ответила. Крисп снял трубку и велел Сиду зайти к нему.

– Отвези ее в закрытую часть Ияха и сдай людям Эпплтона, – сказал он помощнику Маню. Бэт обессилено уронила голову на грудь. – Все еще не хочешь сказать мне, кто тебя послал? – спросил Крисп.

– Я уже сказала все, что могла сказать.

Сид вывез ее из укрепленного офиса Криспа ночью. Вооруженные люди патрулировали пустынные улицы города, освещенные редкими фонарями.

– Не знаю, чего ты добиваешься, – сказал он женщине, – но там, куда я тебя отвезу, у тебя не будет не единого шанса уцелеть. Они обратят тебя в свою веру, и ты уже никогда не будешь той, кем ты являешься сейчас. – Он помолчал, давая время обдумать услышанное. Ее лицо ничего не выражало. Красивое, бледное лицо с отсутствующим взглядом. – Я не пойму, ты этого хочешь что ли? – не выдержав, заорал Сид.

– Я уже ничего не хочу, – тихо сказала женщина.

– Как ты не поймешь? – не сдавался Сид. – Это же война! Здесь нельзя вот так… Нужно определиться, выбрать, на чьей ты стороне!

– Какая теперь разница?

– Чертова дура! – процедил сквозь зубы Сид.

Фонарных столбов стало меньше. Желтые пятна света скромно освещали небольшие участки, отдавая большую часть улиц на растерзание ночи. Когда рабочих фонарей и вовсе не осталось, Сид остановил машину.

– Вылезай, – сказал он, не стараясь смотреть женщине в глаза. Она подчинилась. – И дипломат свой забери! Мы и без тебя все это знали…