Лунный блюз

– Да. Но он потребовал, чтобы его оставили там, где начался процесс, до тех пор, пока ты не встретишься с ним.

– Я встречусь, – пообещал Харр. – Завтра. Но прежде, ты кое-что должен сделать для меня.

– Все, что в моих силах…

– Оставь красноречие, – прервал его Харр. – Я не могу лично отдать распоряжение о том, чтобы освободить Клею Райт из-под стражи, но вот тебе это под силу.

– Хочешь, чтобы я…

– Нет. Просто отпусти ее и все. Пусть идет, куда хочет.

– Но… – Фест с сомнением смотрел на Харра.

– Мы не тираны, судья, – сказал Харр, глядя куда-то в пустоту. – И пусть все знают об этом.

Фест долго молчал, обдумывая услышанное, затем осторожно кивнул.

– Кажется, я понимаю твой план, – сказал он.

– Нет никакого плана, – возразил Харр. – Просто отпусти ее и все.

* * *

Четверг. Четвертый день слушаний по делу Савла Эпплтона.

Здание суда украсилось флагами и какой-то незримой пышностью с появлением Харра и высокопоставленных лиц первого десятка, которые посчитали своим долгом последовать за правителем.

– Можешь говорить, – сказал Харр Эпплтону, и все присутствующие смолкли, даже обвинители и те перестали листать бесчисленные страницы своих толстых папок.

– Спасибо, – сказал Эпплтон, поднимаясь со скамьи.

Его речь началась с рассказа о молодости и жизни до нынешнего дня суда.

– Я всегда служил закону верой и правдой, – говорил Эпплтон, рассказывая о том, как преследовал и бросал в тюрьмы тех, кем сегодня был он сам. – Я наказывал их, не жалея ни сил ни времени, стараясь вынудить отказаться от их веры, и столь велика была моя ярость против них, что я отправлял своих агентов во все города, чтобы отыскали они и искоренили всех этих людей. – Эпплтон подробно рассказал о том дне, когда Гарри и Блэр пришли к нему, изменив его жизнь. – И вот я стою перед судом за надежду, которую дает нам то, что вы называете вирусом. Надежду на покой и благополучие, на мир и процветание. Надежду, которую можно увидеть в глазах каждой матери, которая смотрит на своего новорожденного ребенка. Считаете, что она думает о власти и карьере, о деньгах и богатстве? Нет. Она думает о своем ребенке и надеется, что у него будет самое светлое будущее, и ни за какие деньги и блага вы не сможете забрать у нее эту надежду. Вот о чем я говорю людям – о надежде. Она открывает им глаза и обращает их от тьмы к свету, от материального к духовному, от власти денег и разврата к чистому и непорочному, чтобы смогли они получить отпущение грехов своих и место среди тех, кто предался свету, благодаря вере в этот путь…

– Ты сумасшедший! – воскликнул Фест, хотя Эпплтон все еще продолжал говорить. – Большая ученость свела тебя с ума!

– То, что я говорю, правдиво и разумно, – возразил Эпплтон. – Харр хорошо знает дела подобного рода, и я могу свободно говорить с ним. И я уверен, что ни одно слово не ускользнуло от его внимания, ибо все это происходило на виду у всех. Харр! Веришь ли ты моим словам? Знаю, что веришь, – Эпплтон замолчал, и какая-то странная тишина повисла в зале суда.

– Думаешь, – сказал Харр, – меня так легко убедить стать одним из вас?

– Не важно, легко это или трудно, – ответил Эпплтон. – Но я молю Бога, чтобы не только ты, но все, кто меня слушает сегодня, стали такими как я… Каким я был, пока на меня не надели цепи.

И снова тишина и молчание.

* * *

Ночь. Долгая бессонная ночь. Харр, Фест, судьи и многие другие высокопоставленные лица.

– Эпплтон не сделал ничего, заслуживающего смерти или наказания, – слышит Харр чей-то голос.

– Он всего лишь безумец, – еще один голос.

– Или мудрец.

– Но кандалы нужно снять.

– Да, пожалуй…

Молодой майор стучит в дверь, подходит к Фесту и что-то шепчет ему на ухо.

– Патруль обнаружил тело Клеи Райт, – говорит судья Харру, так, чтобы никто, кроме них не слышал этих слов.

Харр молчит.

– Судя по всему, – продолжает Фест, – ее забили до смерти в части города, контролируемой людьми Эпплтона. Безумцы!

– Кого забили до смерти? – спрашивает судья, сидящий рядом с Фестом.

Фест смотрит на Харра, и Харр говорит:

– Клею Райт.

Новость разносится среди присутствующих. Сначала шепотом, затем гулом и какими-то ненужными возмущениями.

– Это всегда будет с нами, – тихо говорит Харр.

– Я не причастен к этому, – шепчет Фест.

– Ты читал Послание Иакова? – спрашивает отрешенно Харр.

– Нет, – говорит Фест.

Харр смотрит на него стеклянными глазами и говорит:

Иаков писал: говори и поступай, как человек, который будет судим по закону, дающему свободу. Ибо суд Божий будет безжалостен к тому, кто не знал милосердия.

– Ты говоришь про Клею Райт? – спрашивает Фест.

– Я говорю про всех нас, – говорит Харр. – Про всех нас…

* * *

Какой прок, если кто-то скажет, что верует, но не совершает добрых дел? Такая вера ведь не спасет его, не так ли?

Если брат или сестра нуждается в одежде или пище, и кто-то из вас скажет ему или ей: «Ступай с миром. Живи в тепле и сытости!», но не дадите ему или ей, того в чем они нуждаются, то какой же прок от этого?

Точно так же, если вера не сопровождается достойными делами, то сама по себе она мертва.