Лунный камень мадам Ленорман

– Здешние подвалы имеют весьма причудливую планировку, – сказала тетя Маша. Вернулась она с красной кожаной папкой, несколько запыленной, но вида весьма современного. – Вот, здесь то, что я в свое время нашла. Копии конечно…

…статьи на белой современной бумаге, черно-белые картинки, несколько смазанные, но все равно отснятые в хорошем разрешении…

…выступление мадам Евгении имело огромный успех…

…третьего дня состоялось…

…публика пребывает в большой ажитации…

…не осталось равнодушных…

…ученица и наследница великой мадам Ленорман, рукам которой подвластен знаменитый лунный камень…

И фотография.

Тучная женщина в белом балахоне. На волосах ее лежит тюрбан, украшенный страусовым пером. На груди – ожерелье в три ряда. Женщина выглядела бы смешной, но и сейчас, спустя годы, с переснятой ксероксом фотографии ее взгляд поражал.

– Вы тоже это почувствовали, Машенька. – Тетя Маша провела по снимку пальцами. – Насколько удивительная, мощная энергетика!

– У нее действительно был камень?

– Полагаю, что да. Описания сходятся. Лунный камень, крупный, молочно-белый и ограненный в форме шара. Она носила его с собой в ридикюле, завернутым в батист. И никому, даже доверенной служанке, не позволяла коснуться камня.

Было в этой женщине что-то жуткое. Она словно смотрела на Машку и… видела?

Глупости.

Просто разговор такой… тема… и вообще, в последнее время слишком много всего сверхъестественного вокруг, вот Машке и мерещится.

– Что с ней случилось?

– Ничего, – тетя Маша перебирала бумаги. – Я уже упоминала, что она имела огромный успех. Полагаю, что помимо дара, женщина обладала умом, да и практична была, что тоже плюс. Она не стеснялась принимать подношения от поклонников. А у нее были поклонники, Машенька, несмотря на возраст и вес. Загадочное влечет. Но мадам Евгения предпочитала одиночество. Однажды она собралась и исчезла. Газеты поспешили объявить исчезновение загадочным, публика требовала от полиции провести расследование, но все оказалось просто, даже банально. Мадам Евгения, а в простонародье Евгения Александровна Выхина, вдова унтер-офицера, подхватила чахотку. А климат столицы подобным болезням премного способствует. И она воспользовалась предложением графа Струпинина, сменила место жительства.

Чахотка?

Туберкулез, это Машка знает. И то, что лет сто назад подобный диагноз был смертным приговором. Не существовало антибиотиков, и все, что могли предложить врачи – сменить климат, чтобы болезнь развивалась чуть медленней.

– А у графа имелся свой резон.

– Это он построил дом на острове?

– Он, – тетя Маша вновь вздохнула. – Вернее, его младший брат. Значился большим чудаком, если не сказать больше. Местные его вовсе слегка сумасшедшим считали, но он платил, а прочее их волновало мало.

– Зачем ему дом?

– Версии две, – тетя Маша перебрала хрупкие листы. – Первая. Его невеста скончалась в день свадьбы, и это событие оказало сильнейшее влияние на психику юноши. Вот он и решил остаток дней провести в уединении, но с комфортом.

Безумно? Но вполне реально, чудаков хватало во все времена.

– А вторая?

– Вторая куда прозаичней. Старший брат и наследник титула болел все той же чахоткой, а здешний климат некоторые врачи полагали целительным. Вот младший и расстарался, воздвиг особняк. Отчего не на берегу? Сложно сказать… в те времена на берегу стояла пара деревень. А остров выглядел, должно быть, романтичным пристанищем. К слову, они поженились…

– Кто и с кем?

Машка все-таки потерялась в этой истории.

– Граф и мадам Евгения. Мезальянс, если разобраться, однако приговоренным к смерти многое прощается. К слову, он-то был красавцем, дамским угодником… вот.

Фотография старая, но человек на ней и вправду хорош собой. Правильные, пусть и несколько резковатые черты лица, светлые волосы, томный взгляд.

И та толстуха.

Сложно представить их вместе. Машкиного воображения не хватает.

– К слову, судя по дневникам, они были счастливы, хотя и прожили года полтора. Она ушла первой, и граф весьма горевал о супруге. Он до самой своей смерти писал ей письма. Кое-что уцелело… послушай. – Тетя Маша вытащила из стопки очередной лист, а из складок шали появились на свет круглые очочки в тонкой оправе. Они придали тети-Машиному лицу налет вдохновенности. – Милая моя Женечка, душенька, до сих пор не могу свыкнуться с мыслью, что остался один. Если бы ты знала, сколь тягостно это одиночество. А твой прощальный дар нисколько не облегчает моей участи. Сказал бы кто прежде, что я стану жертвой чувства, над которым всегда имел неосторожность насмехаться, не поверил бы. И ныне порой, просыпаясь в холодной постели, пытаюсь убедить себя, что все примерещилось, пустое, что вот сейчас я встану и…

Тетя Маша письмо отложила.

– Он умер спустя год и, как мне кажется, принял смерть с облегчением.

– А камень?