– «Смеркалось, и я зажег свет в кабинете. Пахло сиренью, но позже я понял, что запах этот – искусственный. Сирень давно уже отцвела, к тому же единственный куст ее находится под окнами Стаси. Но я ощущал аромат весьма явно. Кто-то, пробравшись в кабинет – я позже выясню, откуда он взял ключ, – позаботился о том, чтобы распылить аромат. Что еще он сделал? Я услышал смех, очень тихий, едва ли не шепот, если, конечно, можно смеяться шепотом. Этот смех мешал сосредоточиться, и я отвлекся. Признаюсь, в тот момент я испытывал исключительно раздражение. Я вышел за дверь. В коридоре свет не горел. Я несколько раз включал и выключал его, но бесполезно. А смех звучал рядом. Я обернулся и заметил впереди белую тень».
Жуть какая! Машка на месте этого человека уже зашлась бы криком.
– «Когда я окликнул тень, она задрожала, но осталась на месте. В тот миг, признаюсь, я несколько растерялся, однако двинулся к ней. По мере приближения тень обретала черты. Я увидел женщину в длинном белом платье. Женщина эта и сама была бледна, наверное, как и подобает призраку, но весьма миловидна. Светлые волосы ее рассыпались по плечам, а на шее висел крест, к которому женщина пыталась прикоснуться, но не могла. Она протянула руки ко мне, и я увидел, что ладони ее обожжены. И смех перешел во всхлипы, а в следующее мгновение женщина попросту исчезла».
Определенно, жуть! И жуткая!
Машка передернула плечами, ее от одного рассказа о подобном знобить начинало.
– Как тебе? – поинтересовался Мефодий.
– Погоди, – было что-то в этом рассказе не то. И Машка нахмурилась, пытаясь поймать ускользающую мысль. Ниточка… оборванная ниточка, но почему-то ей казалось, что ниточка очень и очень важная. – Прочитай еще раз, пожалуйста?
И Мефодий подчинился.
Машка закрыла глаза, заставив себя вспомнить незнакомку в мельчайших подробностях.
– Не было креста, – с уверенностью повторила она. – И с руками, кажется, ничего такого… обыкновенные, только белые.
Или набеленные.
– Интересно, – Мефодий перелистнул страницу. – А теперь еще момент. Слушай. «Утром Грета сказала, что я отвратительно выгляжу. И извинилась за вчерашний скандал. Впервые на моей памяти Грета извинилась! Пожалуй, это событие удивило меня куда сильнее, нежели встреча с призраком».
Грета и вправду не походила на человека, который даст себе труд извинятся.
– И еще вот. «Софья поинтересовалась моим самочувствием. Неужели я и вправду настолько плохо выгляжу? Софья предложила мне съездить на воды. И, кажется, всерьез решила заняться моим рационом, чего я точно не переживу. Готовит она отвратительно».
– То есть сразу двое обратили внимание, что твой брат плохо выглядит? Но… – Закусив губу, Машка вызвала в памяти два последних фрагмента дневника. – Но не похоже, чтобы призрак так уж сильно взволновал его! Он рассказывает о встрече с удивлением, но и только… тогда откуда бледность? И такая, что все вдруг заметили?
– Мне это тоже интересно, – признался Мефодий. – Слушай дальше… «Первое сентября. Гришку исключили из школы. За приставания к однокласснице. По его словам, она сама его провоцировала. Вот поганец!»
Машка открыла рот и закрыла. Неужели бывает вот так…
– Про эту историю я уже знаю, – Мефодий прикрыл книжку, оставив палец закладкой. – Я уже достаточно в сознание пришел. Грязная, честно говоря, и странная донельзя. У него ведь действительно характер препоганый. В кого только пошел?
Машка обняла себя, вспомнив, что собиралась сбежать с острова, а вместо этого сидит и слушает откровения Мефодия о совершенно чужой для нее семье.
– Но не дурак. А дело именно что дурацкое, глупое, словно… нарочно? Может, и вправду нарочно. – Мефодий рассуждал вслух, но стоило Машке рот открыть, как он поднял руку, не то с просьбой, не то с приказом помолчать. – Он не хотел уезжать с острова, но Софья в кои-то веки пошла против желания дитяточки. И верно, ему надо закончить школу. Мальчик ведь талантлив.
Мефодий передразнил речь Софьи Ильиничны, и голос ее, тонкий, дребезжащий, и тон сюсюкающий, и даже манеру слегка сгибаться, словно в полупоклоне.
– И вот этот талантливый мальчик тащит одноклассницу на задний двор и пытается на этом же дворе залезть под юбку. Девица кричит. Прибегают люди. Она в истерике, Гришка хамит. Не собирался он никого насиловать, и вообще она сама виновата. А родители у девицы не из простых. Простых в той школе в принципе не было, но… в общем, поганца вышвырнули в тот же день.
– И он вернулся сюда.