Лунный охотник (СИ)

— Мертвы, — он так и сидел, закрыв глаза, запрокинув слегка голову, — У нас была очень странная семья. Отец был безумен от желания стать всем для матери и не мог этого добиться. Она ненавидела его сильней с каждым годом, отвергая все попытки установить хотя бы какое-то подобие мира в доме. Она вынуждала его проявлять все самые отвратительные черты характера, получая некое моральное удовлетворение от его падения, а он не мог этому противиться. В конце концов родился я, и мать успокоилась на некоторое время. Инстинкты взяли свое. Ребенок, которого она полюбила, стал объектом ненависти отца. Объектом жгучей ревности. И чем больше он ненавидел меня, тем яростней она защищала. Ирен надеялась, что я буду таким, как Кристоф. Она вбила себе это в голову. Но настал срок и Зверь проснулся. Каким же это было разочарованием для нее!

И Хэлен, и Нуара боялись даже пошевелиться. Они неотрывно смотрели на Волка, который спокойно рассказывал свою историю, слегка улыбаясь.

— Вот так любовь стала отвращением и ненавистью. Она поставила меня в один ряд с отцом. Загодя сделала насильником и убийцей, который не достоин ни жизни, ни понимания. И плевать ей было, что во мне текла ее кровь. Ирен сходила с ума. Медленно, незаметно. За ужином она намеренно ласково обращалась со мной, чтобы отец бесился от ревности, а потом отталкивала с таким выражением лица, словно рядом с ней находится нечто отвратительное, презираемое ею от всей души. Единственным моим убежищем в этой клоаке ненависти был дом Кристофа. Но находиться долго там было запрещено. Правила были жесткими. Однажды я проснулся, а она стоит над моей кроватью со свечой в руке. Волосы в беспорядке, на руке синяк. Стоит, смотрит на меня и шепчет: «Надо было придушить тебя еще в колыбели… Чтоб ты не стал таким, как они все!» Но я стал. В девять она впервые ударила меня. Не просто так, как расшалившегося ребенка. Ударила кочергой для камина по голове. Я тогда впервые увидел свою кровь. Не в последний раз, как потом выяснилось. За любое неосторожное слово, даже за простой взгляд, она била с таким удовольствием, что хотелось умереть, лишь бы не видеть этого искаженного наслаждением лица. Отец знал, но не считал нужным вмешаться. Его все устраивало. Наконец-то у него появилась точка соприкосновения с женой — ненависть к ребенку. Когда мне исполнилось двенадцать, она попыталась убить. Если раньше била просто ради удовольствия, ради чувства безнаказанной власти над будущим Волком, то теперь захотела довести дело до конца. Ударила рукой, под самое сердце, — и он привычным жестом коснулся рубца под сердцем, который тянулся вниз, к ремню брюк, — Кристоф отнял меня, утащил к себе, вылечил и спрятал. С двенадцати я рос среди людей. В двадцать вернулся домой, чтобы заплатить за родительскую любовь. Видят Боги, это освободило меня от вечного страха, что однажды один из них найдет меня. Отца убил просто потому, что иначе не получилось бы добраться до Ирен. Он, как безумный, все повторял тогда «Она не виновата…не виновата». Мне было наплевать. Человек боялся их, его страх мешал мне. Теперь мне мешает другой страх… Но он не имеет отношения к тем людям, что называли себя моими родителями.

Голос умолк, Волк встряхнулся, с силой растер лицо ладонями, прогоняя от себя оцепенение, что нашло на него. Встрепенулась и Нуара, она порывисто обняла отца за голову, уткнулась заплаканной мордашкой в каштановые вихры.

— Пап, я тебя так люблю! — кажется, не было края и предела состраданию и нежности в тонком голосочке, который вздрагивал от слез. Хэлен смотрела в глаза мужа и видела, что он пытается улыбнуться, но у него не получается. Она не стала подходить. Эти объятия принадлежали только отцу и дочери.

====== Глава 14. Jagdzeit. ======

Уже после заката они собрались идти домой, хоть Нуара и упрашивала остаться еще. Маленькая непоседа утверждала, что в самую глухую полночь здесь должны светиться некие загадочные грибы, о которых ей рассказывал Кристоф. Волк рассмеялся и подтвердил, что такое, и правда, бывает, но уже ближе к концу лета. Вздохнув, девочка согласилась идти спать. Сумерки быстро заливали собой лес, слегка мерцая в каплях росы и мягких лапах тумана. Шли молча, потому что каждый из них чувствовал тихую усталость, которая возникает внутри после какого-то значительного события. Нуара забралась на плечи к отцу и поминутно зевала, уткнувшись подбородком в его макушку.

Уже подходя к дому, Штефан внезапно остановился, прислушиваясь к чему-то. Хэлен тронула его за рукав:

— Что случилось? — тревога овладела всеми в несколько мгновений. Острое гнетущее ощущение опасности ворвалось в их маленький мир, только что наполнившийся неким подобием покоя.

— Чувствуешь? Дымом пахнет. И еще я слышу, как хрустит черепица.

Все одновременно вскинули лица к кромке деревьев, окружающих дом. Зарево поднималось розовыми сполохами, подкрашивая небо в жуткий кровавый цвет.

— Это в городе. Ты слышишь? — Штефан взглянул на жену потемневшими глазами, — вслушайся внимательно, — и прикрыл Нуаре уши своими ладонями.