Лунный шторм

Би поморщилась от одного упоминания об экзаменах и попросила замять тему, уставившись задумчивым видом на панорамное окно. В одну секунду она слишком восторженная, в другую совсем печальная и, осмелюсь сказать, жалкая. Как будто что-то гложет её, расстраивает. Мне знаком этот пустой взгляд, поэтому я уверена, что на плечах Беатрис что-то лежит тяжелое, но не решаюсь спросить. Потому что не хочу навязываться. Если человек захочет, то сам раскроется, позволит себя как книгу читать. Некоторым людям я разрешаю заглядывать на мои страницы, только вот они пусты, а заполнить их я никак не решусь. Я чувствую себя другим человеком, и этот человек не улыбается. Лишь смотрит вперёд и ждёт чего-то… или какого-то.

Порой мне интересно, какой бы я была, не повстречай Эрика Нансена? Не влюбившись в него, не пройдя с ним сквозь рай и ад? Что было бы сейчас? Я бы сумела открыться кому-нибудь, впустить в своё сердце? Сумела бы простить отца, принять Изабеллу? Каково будущее, в котором нет прошлого? Я не знаю.

– Рэйчел, знаешь, зачем я тебя пригласила поесть вместе? – внезапно произносит кареглазая девушка, не отрывая глазёнок от окна. – Ты показалась мне правильным человеком. Смысле… Тем, кто сможет меня понять, – она выпрямляется и облокачивается руками на стол, отодвигая тарелку с салатом, – в тот вечер ты разозлилась на Никсона, и я тебя понимаю. Кажется, ты полна секретов, но меня это не пугает. Я просто вижу по твоим глазам, что ты хорошая. И я уверена, что Никсон тоже так думает.

Она в каждое слово, в каждую букву вкладывала всю искренность, снисходительной улыбкой укрепляя правду. И только, когда Би закончила говорить, я поняла мотив всего происходящего в эту секунду. Прощение. Она просит прощения за поведение брата. Осознание такого заставляет меня нервно хмыкнуть, не обращая внимание на тепло разливающееся по всему телу: от кончиков ног до головы. Мне приятно и обидно, что у такой хорошей девочки такой неотесанный брат.

– Беатрис, ты не должна говорить… – решила остановить тираду, тем не менее ждал меня проигрыш.

– Я бы хотела и дальше с тобой поддерживать связь, тем более ты знаешь Айзека. Но мне нужна идиллия. Знаю, – кивает самой себе школьница, – Никсон не подарок, но, пожалуйста, не злись на него. Он хороший человек. Правда… Просто он не привык показывать людям своё настоящее «я». Он только и делал все эти годы, что слушал папу, учился и помогал тому с делами бизнеса. У него друзья появились лишь в выпускном классе, и то это сыновья папиных коллег.

– Я не понимаю зачем ты все это говоришь, – смутилась я, моргая много раз и хмуря брови.

Не хочу слышать ничего об этом парне, не хочу погружаться в суть истории, сожалеть и разделять обиду, не хочу проникаться чувством сострадания, не хочу!

– Просто будь моей подругой, ладно? Больше ни о чем не прошу, – энергичным тоном попросила темноволосая, а я скептически сощурила глаза.

Чую здесь что-то не так. Всегда и везде есть подвох. Но видя эти щенячьи глазки полные надежд и мольбы, я поднимаю белый флаг и поджимаю губы. Беатрис победно подбросила брови ко лбу.

***

В пятницу, где-то к шести часам вечера, мы с Айзеком, который, как вы успели догадаться, согласился составить мне компанию, прибыли к воротам Роунд Стэйт. Здесь пахло зимой, костром и сыростью.

Кампус пустой, заасфальтированная дорожка, ведущая к общежитиям, мокрая, в лужах отражается свет от фонарных столбов.

Когда Айзек узнал о последних новостях, слегка расстроился, потому что думал, что отныне мы сможем проводить время вместе, обедать в закусочных после лекций и просто дружить.

– Мы и без этого друзья, – ответила ему я, мягко улыбнувшись.

– Переписываться в фейсбуке и твиттере – не то, что я понимаю под дружбой, – пошутил парень, но в конечном итоге принял новость и сдался.

Субботним утром меня разбудил грохот со стороны прихожей. Я, еле разлепляя опухшие глаза, тяну руку к будильнику, ахнув, осознав, что ещё слишком рано, сажусь по-турецки. Думала, добить уже ничего не сможет, однако через мгновение свет в комнате загорается, и на меня туманным взглядом смотрит одетая невесть как Ханна Фрейзер. На ней зимняя шапка, пуховик, широкие замшевые брюки и безвкусные мужские сапоги, а самое главное, вишенка на торте, солнечные очки, как у Терминатора.

Не удержавшись, начинаю громко смеяться.

– Боже, что за вид? Алло, полиция моды? Здесь безвкусно одетая леди, – говорю в воображаемую трубку из пальцев я, и Ханна, ругнувшись по-стариковски, прыгает на мою кровать, принимаясь шуточно душить.

Белокурые пряди лезли в рот, прилипали к шее и покрасневшим от удушья щекам, потому пришлось буквально вырваться из клешней сильной подружки, толкнув ту на пол. Фрейзер шлёпнется на копчик и недовольно фыркает.

– Я знала, что ты приедешь раньше меня, предательница, – не скрывая обиды, поднимается во весь рост темноволосая.