Лунный свет

Крышка, которую принесла ему Сандра Глэдфелтер, была иная: с перфорацией в бороздках и щелкой, чтобы удерживать язычок, когда ты его закроешь. Жесткость конструкции обеспечивали четыре выдавленных ребра в форме буквы «Х», чтобы еще снизить вероятность разрыва. В крышечке чувствовалась изобретательностью и забота, но, помимо инженерной функциональности, она была просто очень красива. В белизне и абстрактной геометрии выступов чудилось что-то футуристическое, словно это антенна или люк аккумулятора, оброненный пролетающим звездолетом.

Она напомнила деду поверхности, созданные художником по спецэффектам Дугласом Трамбаллом для космических кораблей, транспорта и лунных построек в «Космической одиссее 2001 года»: с выступами, хребтами и приподнятыми решетками, предполагающими механизмы неведомого, но правдоподобного назначения. Крышечка, думал дед, вполне могла послужить моделью архитектурного элемента базы Клавий в кино. Он повертел крышечку, не обращая внимания на припекающий сквозь брюки асфальт. Вспомнил, что когда-то пообещал бабушке увезти ее на Луну. Вообразил их обоих в ярких скафандрах, как на астронавтах в «Космической одиссее»: он сам в оранжевом, она в синем, возвращаются с прогулки по Луне на своем вездеходе. Они приближаются к люку в лунной поверхности. Его рука в перчатке ложится на переключатель. Автоматическая панель, медленно скользя по параллельным бороздкам, поднимается в черное небо, он загоняет вездеход в подлунный гараж, и гараж наполняется воздухом. Еще чуть-чуть, и они будут в укрытии, которое он выстроил ей на Луне. Лежа в гамаке, он будет смотреть, как она срезает цветы в своем саду на гидропонике, в то время как планета погружается во тьму и мир нисходит на их космическое прибежище.

* * *

Стена-гармошка с бежевым ковровым покрытием отделяла банкетный зал «Атлантис-бич лодж» от выставочного, где мой дед сидел за столом, позади таблички, на которой его имя и фамилия были напечатаны под словом «Демонстрация» и над скорбной надписью: «Бывший президент и технический директор „ЭМ-ЭР-ИКС инкорпорейтед“». Выставочный зал делился на три части временными перегородками, тоже с ковровым покрытием, но оранжевым. Дедова часть зала называлась «Космическое искусство». В помещении больше никого не было, и вопрос, что именно он демонстрирует, оставался открытым. Скорее всего, решил дед, искусство прятаться: его тело за перегородкой, его разум – в главном энергетическом отсеке первого человеческого поселения на Луне. Он не сдержал обещание, данное бабушке – или, вернее, себе – при ее жизни, но, может быть, есть способ сделать это в воображении, где она жила до сих пор.

Сквозь стену-гармошку долетали приглушенные голоса из банкетного зала. Ораторы произносили речи, неразборчивые, как в сновидении. Речи из-под воды, перемежаемые всплесками смеха и оваций, потом долгая волна нестихающих аплодисментов. А когда она все же схлынула, дед услышал новый голос, высокий, но сильный, с распевными интонациями.

Осенью «Вестник космического конгресса» объявил, что учреждает ежегодную медаль «Сатурн» – «за значительный личный вклад в достижение человечеством звезд»[50]. В журнале был напечатан список номинантов, выбранных комитетом, в котором состояла оргсекретарем Сандра Глэдфелтер; бюллетень для голосования и конверт с адресом прилагались. Проголосовать мог любой подписчик, не пожалевший денег на марку; результаты обещали опубликовать в следующем выпуске.

Когда дед увидел итоги голосования – лавину, – он собрался выступить с отчетом о том, что видел в Нордхаузене. Даже начал писать открытое письмо в «Вестник», намереваясь отправить копию в газету, но вскоре засомневался, есть ли в этом смысл. Ни для кого не было секретом, что у «отца космических полетов» имеется какое-то нацистское прошлое. С конца войны историки, журналисты и бывшие узники концлагеря Дора пытались документально опровергнуть позицию обладателя медали «Сатурн», будто он не знал о военных преступлениях в Миттельбау и уж тем более не принимал в них участия. Самые страшные обвинения против него не задерживались в общественном сознании. Их сразу отметали как часть клеветнической кампании Советов[51]. В той мере, в какой холодная война велась символами, Вернер фон Браун нанес самый мощный удар за всю ее историю. Обычно американцы охотно верят гадостям про своих героев, но никто не желал слышать, что Америка взошла на Луну по лестнице из костей.

Оказалось, что, тридцать лет таская свою ненависть в кармане, как зажигалку Ауэнбаха, чтобы чиркнуть кремнем при первой возможности, дед где-то по дороге ее потерял. У него не было сил выступать против реабилитации штурмбаннфюрера СС фон Брауна даже одностраничным письмом. У него не хватало духа принять неизбежные выводы:

1. Научные исследования по своей природе аморальны или внеморальны.

2. Ракеты неотделимы от своей пригодности для убийства людей.