Лунный свет

Фон Брауну было тридцать три. Высокий, белокурый, компанейский и привлекательный, с левой рукой в гипсе после недавней автокатастрофы, он снялся с арестовавшими его солдатами. На следующий день эта фотография была на первых полосах всех американских газет. Фон Браун на ней одет немного щеголевато для военнопленного, в двубортный пиджак и длинный плащ, однако первым делом в глаза бросается огромный гипс, поддерживаемый металлическим упором, из-за которого рука торчит вперед под нелепым углом. Больше всего он похож на комедийную бутафорию, что-то вроде того, что видишь на Мо Ховарде после сцены, когда он вызывает старушку на состязание по армрестлингу{96}. Вторая примечательная черта фотографии: выражение фон Брауна, улыбка, в которой разные люди на протяжении лет видели облегчение, бодрость духа либо неожиданное, даже дерзкое самодовольство.

Скорее всего, верно последнее: фон Брауну было известно место, где спрятано двадцать четыре тысячи фунтов технической документации, имеющей невероятную научную и стратегическую ценность. Как и предполагал мой дед, фон Браун рассчитывал с ее помощью выторговать себе самые благоприятные условия капитуляции и послевоенной карьеры. Фотохроника не сохранила выражение лица фон Брауна, когда тот узнал, что документы нашли и достали из соляной шахты под Бляйхероде, где спрятали их Тессман и Гуцель.

Что до американского разведчика, который накануне передачи Нордхаузена русским отыскал и извлек миттельверкский архив, то и здесь фотохроника не сохранила его лицо, когда он в проходной балтиморской телестанции узнал, какое тепленькое местечко отхватил себе Вернер фон Браун даже и без спрятанных документов. Однако есть устное признание, и дед сделал его мне.

XXIV

За два дня до того, как сдаться в Управление исполнения наказаний штата Нью-Йорк, дед повез мою маму в Балтимор, чтобы отдать на попечение своему брату. Это был, безусловно, не лучший вариант, как, впрочем, и любой другой, и у деда просто не оставалось выбора. Его мать и отец умерли от рака с интервалом в два месяца зимой пятьдесят четвертого.

– Смотри внимательно, – сказал дед. – Он будет по левую сторону.

Мама пять лет не видела Балтимор и успела от него отвыкнуть. Двухэтажные дома тянулись длинными рядами, первый этаж кирпичный, второй обшит белыми досками. Маме они напоминали десны с зубами. У большей части крыши были плоские, но изредка попадались островерхие мансарды. Их мама считала клыками. Одинаковые белые колонны возле каждой входной двери тянулись из квартала в квартал, как в дурном сне.

– Я забыла номер, – сказала мама.

Дед вздохнул. Он снял правую руку с руля и полез в нагрудный карман пиджака за бумажником. Из бумажника под ноги вывалилась спичечная картонка «Говард Джонсон». Дед ругнулся. Убрал бумажник в карман.

– Найди, – сказал он. Тон его был спокойным, но это ничего не значило.

Мама нагнулась под сиденье и начала шарить между педалями и дедовыми черными ботинками, пока не задела пальцами картонку.

– Нашла.

Спички были оторваны вместе с полоской для чирканья. Мама повернула картонку той стороной, на которой дед написал адрес, и прочла цифры вслух, но они не остались в голове. Она вспомнила ресторанчик «Говард Джонсон», куда дед водил ее недавно, замечательно погожим воскресным днем. Соседка, миссис Лопес, без предупреждения заявилась в гости с двумя альбомами фотографий из поездки к сестре в Алтуну. Бабушка с неожиданным для мамы интересом погрузилась в пенсильванские впечатления миссис Лопес. И тут дед, соседку не любивший, к маминой радости, предложил отправиться на прогулку.

Он отвез ее в контактный зоопарк, где были козы, овцы и злая лама, которую звали Има Сумак{97}. Мама знала, что в свои четырнадцать лет она слишком взрослая, чтобы радоваться контактному зоопарку, но все равно радовалась. Других посетителей не было, и животные соскучились по людям. Они подбегали к моей маме и ходили за ней по пятам. В огромном хлеву были качели из шины, подвешенной под потолком, а под конец хозяин поставил на заборе пустые консервные банки. Мама, которая с детства отличалась меткостью, сбила из малокалиберной охотничьей винтовки все, кроме одной. На обратном пути они заехали в «Говард Джонсон», и дед разрешил маме съесть на ланч картошку фри с мятным мороженым.

День был жаркий, но в ресторане из-за кондиционера кожа у мамы покрылась мурашками. Вазочка с мороженым была в инее. Дед комически изображал отвращение, наблюдая, как мама окунает каждую палочку картошки в мороженое и отправляет в рот. Однако она видела, что голова его занята чем-то другим, тягостным. Потом он ушел в туалет. Вернулся с пачкой «Пэлл-Мэлл». Обычно он курил мало, но в некоторые месяцы доходило до двух пачек в день.