– Мисс, жены торговцев нечасто сюда захаживают. Они присылают вместо себя слуг. Мне очень жаль, мисс. Правда. Я что угодно готов сделать. Только не докладывайте обо мне начальству. – Он снова смотрит на лестницу. – Мне очень нужна эта работа. Мне нужны деньги.
Она тут же достает клочок бумаги и кладет перед ним на стойку.
– Значит так, мне нужно, чтобы вы сказали мне, кто написал это письмо. Полагаю, вам знаком почерк большинства людей в этом городе. Тех, кто умеет читать и писать, наберется не так много.
Заметно смутившись, он наклоняется, чтобы осмотреть эти жалкие каракули.
– Мисс, оно сильно пострадало от воды. Я не уверен…
– Я понимаю, но немного слов сохранилось, посмотрите внимательно. Вот здесь и здесь. – Она тыкает в остатки чернил.
Мальчик проводит пальцами по бумажке, неохотно берет ее и подносит к свету.
– Водяного знака не осталось, я проверила. Его затерли.
– Вот тут вы ошибаетесь.
– Простите? – Его слова застают ее врасплох.
– Знак стёрли, но если присмотреться, можно увидеть, что верхние части букв остались, вот здесь. Они несколько искажены, но… – Он осторожно проводит пальцем по нижнему краю бумаги.
– Б.Р.А.Й.Т.В.Е.Л.Л.
Она бросает на него быстрый взгляд.
– Да. Элиза Брайтвелл. Это я.
– Нет. Я имею в виду, это бумага Брайтвеллов, вот. Видел этот знак много раз.
Такое чувство, что Элизу ударили. Помещение плывет перед глазами.
Быть такого не может! Не мог отец
– Боюсь, это просто невозможно. Посмотрите ещё раз. Может, кто-то использует похожий водяной знак?
Мальчик хмурится. Он теребит пуговицы рубашки и неохотно снова подносит письмо к свету.
– Мисс, если вы подойдёте сюда, вы это увидите. – Он наклоняется вперёд, держа в руке бумагу, и заглядывает в глаза Элизе.
– Видите самые верхушки букв? Только обрывки. – Он берет промокашку и ручку и начинает медленно выводить на ней буквы.
– Вот так, – закончив, произносит он с довольным кивком.
Она отдергивает руки, как будто ее обожгли.
Глава 41
Под аккомпанемент хруста ракушечника под ногами Элиза подходит к бунгало. Портьеры свесились из старых деревянных окон. Безупречные лилии в саду выглядят угрожающе дерзко на фоне ржавых листов железа.
Ей пришло в голову, что, возможно, потом станет еще страшнее. Сейчас она чувствует лишь оцепенение.
Он подходит к двери, делая вид, что удивлён ее визиту, но на самом деле это не так. Приглашает ее войти, и Элиза следует за ним. Внутри душно, но воздух в проникающих через открытые окна солнечных лучах необыкновенно прозрачен.
Ей предлагают чай. Она отказывается. Какое-то время они молчат, тишина между ними как туго натянутая нить.
– Элиза, как ты себя чувствуешь? Я часто думал о тебе.
Это до того ошарашивает ее, что она не может найти слов. Взгляд мечется по его телу, как будто если будет смотреть слишком долго на одно и то же место, можно ослепнуть. Он кажется таким немощным, его худая фигура – сплошь углы и тени. Какое виртуозное притворство!
Элиза осматривает комнату: настольные часы с лунной фазой отсчитывают секунды; некогда сверкающий орнамент погребён под слоем пыли. В углу на крючке дожидается своего часа ружьё. Под ним фотокарточка ее отца, улыбающегося через очки. Она пересекает комнату ещё до того, как успевает подумать. Снимает рамку, поднимает над головой и с грохотом швыряет об пол. Виллем приподнимается со стула, но застывает в нерешительности, не зная, что она будет делать дальше. Ее обувь царапается осколками стекла. Элиза наклоняется, протягивает руку к фотографии. Вытащив ее из-под осколков, подносит ко рту, надувает щеки и сдувает с поверхности остатки стекла.
Выудив из кармана письмо, делает паузу и кладёт на пол у ног Виллема. Это жестокий жест, и она прекрасно это понимает. Он переводит взгляд с неё на пол, пока она отступает назад, складывая руки на груди. Дядя медленно наклоняется, всем весом опираясь на здоровое колено. Он неловко хватается за спинку стула, отчего костяшки пальцев белеют, деревянная нога выворачивается наружу, а лицо краснеет от натуги. Он тянется рукой все ближе, пока Элиза, не выдержав, вновь наклоняется, забирает письмо, и пальцы Виллема хватают пустоту. Он устало опускается на стул, а Элиза суёт письмо ему в руки. Виллем изучает клочок измятой бумаги.
– Могу я узнать, что это такое?
– Виллем, ты знаешь, что это.
– Элиза, я правда…
–
– Из-за вас он чуть не умер. Другие люди погибли. И всё из-за вашей… вашей жадности. Но шантаж! Как вы могли на такое пойти?
Он торопливо перечитывает то, что осталось от письма, едва заметно меняется в лице: хмурится, крепче стискивает зубы.