Лунный свет тебе к лицу (Ты обратилась в лунный свет)

— Вернусь в пятницу днем. Закройся на все замки. Пожалуйста.

Он ушел. Мэги щелкнула замком и села на стул. На кухне вдруг стало пугающе тихо, и она почувствовала, что дрожит. Как мог Эрл Бептман подумать, что она будет ему благодарна за такое неожиданное появление и подозрительную проверку замка?

Она встала, на цыпочках быстро прошла через столовую в темную прихожую и присела у окна, глядя сквозь жалюзи.

Она видела, как Бейтман идет по дорожке к машине.

Подойдя, он открыл дверцу, потом повернулся и долго стоял, уставившись на ее дом. У Мэги появилось ощущение, что, хотя ее не было видно в темноте дома, Эрл Бейтман знал или чувствовал, что она за ним наблюдает. Фонарь у обочины отбрасывал на дорогу рядом с ним круг света, и Мэги видела, как Бейтман, вступив в этот круг, широко махнул рукой — прощальный жест, явно адресованный ей. «Он не может меня видеть. — подумала она, — но он точно знает, что я здесь».

15 (1 октября, вторник)

Когда в восемь утра зазвонил телефон, Роберт Стефенс потянулся к трубке левой рукой, крепко держа в правой чашку кофе.

Его жена, с которой он прожил сорок два года, заметила, что «доброе утро» у него прозвучало немного грубо. Долорес Стефенс знала, как ее муж не любит ранние звонки. Он всегда был твердо уверен, что все, о чем хочется сказать в восемь утра, может обождать до девяти.

Обыкновенно в это время звонили его престарелые клиенты. Они с Долорес приехали в Портсмут три года тому назад, в надежде отдохнуть на пенсии, но Роберт решил, как он выразился, держать руку на пульсе, взяв несколько приличных клиентов. За шесть месяцев он наладил дело. Раздражение исчезло сразу, как он произнес:

— Нейл, как ты?

— Нейл! — воскликнула Долорес, и в ее голосе прозвучала тревога. — О, надеюсь, он не хочет сказать, что не сможет приехать на выходные, — прошептала она.

Муж махнул ей рукой, чтобы замолчала.

— Погода? Превосходная, лучше некуда! Моя лодка все еще на плаву. Ты сможешь приехать в четверг? Отлично. Мама будет рада. Она рвется к трубке. Ты знаешь, как она нетерпелива. Замечательно. Я заеду в клуб к началу игры, в два часа.

Долорес взяла трубку и услышала веселый голос своего единственного сына.

— Какая ты нетерпеливая сегодня, — сказал он.

— Знаю. Просто очень хочется тебя видеть. Так рада, что приезжаешь. Ты останешься до воскресенья, да, Нейл?

— Конечно. Жду не дождусь. Ну ладно, пора бежать. Скажи папе, его «доброе утро» похоже скорее на «пошел к черту». Не допил кофе, да?

— Угадал. Пока, дорогой.

Родители Нейла Стефенса переглянулись. Долорес вздохнула.

— После Нью-Йорка жалею только об одном, что он не может запросто зайти к нам на огонек в любое время, — сказала она.

Еe муж встал, подошел к плите и налил еще кофе.

— Нейл говорил, что я брюзга по телефону?

— Что-то вроде этого.

Роберт Стефенс медленно улыбнулся.

— Да, знаю, что по утрам я не сияю, как солнышко, но сейчас я подумал, что это Лаура Арлингтон. Она сплошные нервы. Без конца мне звонит.

Долорес ждала.

— Она сделала несколько крупных инвестиций, которые не сработали, и ей кажется, что ее водят за нос.

— Она права?

— Думаю, да. Это одно из тех самых грандиозных дел. Брокер уговорил ее инвестировать небольшую, многообещающую компанию, которую якобы должна была купить Майкрософт. Она купила сто тысяч акций по пять долларом за акцию, уверенная, что хорошо заработает.

— Пятьсот тысяч долларов! А что это стоит теперь?

— Акции заморозили. Даже вчера, если бы их и можно было продать, то не более чем по восемьдесят центов за штуку. Лаура не может позволить себе потерять такие деньги. Жаль, что она не посоветовалась со мной.

— Не собирается ли она в «Латам Мейнор»?

— Да, именно эти деньги и предназначались для уплаты. Это все, что у нее есть. Ее дети хотели, чтобы она там поселилась, но брокер убедил ее, что после такой инвестиции у нее будут деньги и на «Латам», и детям останется.

— Он действовал незаконно?

— Не думаю. Возможно, поступил неэтично, но ничего незаконного. Тем не менее хочу обсудить все с Нейлом. Вот почему я так рад, что он приезжает.

Роберт Стефенс подошел к большому окну, выходящему на залив Наррагансет. Как и его сын, он был крупный, атлетически сложенный мужчина. В 67 лет его некогда пшеничные волосы совсем поседели.

Вода в заливе стояла тихая, как в озере. Трава у дома, спускавшаяся до самого берега, начинала терять свою изумрудиость, а кленовая листва становилась оранжевой, медной и красной, как вино.

— Красота и покой, — сказил он, покачав головой. — Трудно поверить, что всего в шести милях отсюда была убита женщина в своем собственном доме.

Он повернулся и посмотрел на свою все еще прелестную жену. Ее серебряные волосы были пучком заколоты на затылке, оттеняя нежные и приятные черты лица.

— Долорес, — сказал он суровым тоном, — когда меня нет дома, хочу, чтобы ты запирала все двери и не выключала сигнализацию.

— Хорошо, — согласилась она. На самом деле ей не хотелось, чтобы муж догадался, как глубоко потрясло ее это убийство, и что, прочитав сообщение в газете, она проверила входные двери, а они все оказались не заперты.

16