Лунный свет тебе к лицу (Ты обратилась в лунный свет)

Особняк был построен Эрнстом Латамом в 1900 году как явный упрек, по его мнению, вульгарному дому Вандербильта, принадлежавшему Брейкерсам. Силуэт обоих зданий был почти одинаковый, но у дома Латама пропорции отличались большим совершенством. Вестибюль был все еще чрезмерно велик, но составлял лишь треть от вестибюля Брейкерсов. Стены покрывало атласное дерево, а не белый камень, а лестница была выполнена из богатого резного красного дерева и покрыта алым ковром, в отличие от мраморной лестницы у Брейкерсов, которой они так гордились.

Двери слева были закрыты, но Мэги знала, что там располагалась столовая. Справа находилась уютная комната, которая первоначально была музыкальной, с удобными креслами и пуфиками, богато обшитыми болотно-зеленой тканью с цветочным рисунком.

Величественный камин Луиса Квинса на самом деле был еще более грандиозным, чем на иллюстрации. Причудливая резьба с изображением греческих фигур, ангелов, ананасов и винограда поднималась над камином до самого потолка, а посередине была вставлена картина рембрандтовской школы.

«Здесь действительно красиво», — подумала она, мысленно сравнивая это место с той богадельней, где она фотографировала для журнала «Ньюзмейкер».

Вдруг она осознала, что горничная с ней разговаривает.

— О, простите, — извинилась Мэги. — Глаза разбежались.

Горничная была интересной, темноглазой, смуглой женщиной.

— Здесь прелестно, не правда ли? — сказала она. — Даже работать здесь приятно. Я проведу вас к доктору Лейну.

Его кабинет находился в самой большой из служебных комнат, отделенной от остального помещения на первом этаже дверью из красного дерева. Следуя за горничной по устланному ковром коридору, Мэги взглянула в открытую дверь и заметила знакомое лицо — Джэнис Нортон, жена адвоката Нуалы, сидела за столом.

«Не знала, что она здесь работает, — подумала Мэги. — Но я вообще почти ничего не знаю об этих людях».

Их глаза встретились, и Мэги стало не по себе. Она не могла забыть горького разочарования на лице Малкома Нортона, когда миссис Вудз объявила, что Нуала отказалась продать дом. Но вчера на похоронах он был очень вежлив и предложил ей поговорить о планах и отношении дома.

Она задержалась, чтобы поздороваться с миссис Нортон, потом пошла за горничной в кабинет.

Горничная постучала, дождалась ответа и, открыв дверь, пропустила Мэги в комнату.

Доктор Лейн встал и обошел стол, чтобы поприветствовать ее. Он учтиво улыбался, но Мэги показалось, что глаза его профессионально ее оценивают. Его приветствие подтвердило это впечатление.

— Миссис Холлоувей, или Мэги, если позволите. Рад видеть, что вы немного отдохнули. Знаю, что вчера у вас был тяжелый день.

— Уверена, что он был тяжелым для всех, кто любил Нуалу, — тихо сказала Мэги. — Но я действительно волнуюсь за миссис Шипли. Как она сегодня?

— Вечером у нее был еще один приступ, но совсем недавно я осмотрел ее, и она показалась мне вполне крепкой. Она ждет встречи с вами.

— Когда я разговаривала с ней сегодня утром, она особенно просила узнать, можно ли мне прокатиться с ней на кладбище. Что вы думаете об этом?

Лейн указал на кожаное кресло напротив.

— Пожалуйста, садитесь. — И вернулся на свое место. — Ей хорошо бы подождать несколько дней, но если миссис Шипли что-то решила... увы, никто не сможет ее переубедить. Полагаю, что оба приступа вчера вызваны сильным переживанием по поводу смерти Нуалы. Они были очень дружны. У них вошло в привычку заходить в номер к миссис Шипли после занятий в художественном кружке Нуалы, там они долго болтали и даже выпивали по бокалу вина. Я говорил им, что они как парочка школьниц. Если честно, то им было хорошо вдвоем, и миссис Шипли, конечно, будет не хватать этих встреч.

Что-то вспомнив, он улыбнулся.

— Нуала однажды сказала мне, что, если бы ее стукнули по голове, а потом, когда она придет в себя, спросили, сколько ей лет, она уверенно ответила бы, что ей двадцать два года. Она говорила, что внутри ей действительно двадцать два.

Сообразив, что сказал, он смутился.

— Простите. Как неосторожно с моей стороны.

«Стукнули по голове», — подумала Мэги, но, пожалев расстроенного доктора, сказала:

— Пожалуйста, не извиняйтесь. Вы правы. В душе Нуала всегда была не старше двадцати двух лет. — Она поколебалась, потом решилась спросить:

— Доктор, вот еще что я хочу узнать. Нуала когда-нибудь говорила вам, что ее что-то беспокоит? Была ли у нее какая-то физическая проблема, с которой она обращалась к вам?

Он покачал головой.

— Нет, ничего физического. По моему мнению, у Нуалы была проблема со всем тем, что она воспринимала как потерю независимости. Я уверен, что если бы она не умерла, то обязательно поселилась бы здесь. Она уже интересовалась сравнительно дорогим номером с дополнительной спальней, но говорила, что ей нужна студия, где бы она могла работать. — Он помолчал. — Нуала говорила мне, что была немного неряшлива, но в студии у нее всегда царил организованный хаос.

— Значит, вы полагаете, что отказ от продажи дома и поспешное завещание были лишь отчаянным шагом.