Лунный ветер

— Почему вы так думаете? — спросила я, уже не удивляясь его безусловной правоте.

— Ибо я предпочёл бы его же. Боги, к их чести, сотворили коней так, что от тех не услышишь ни глупостей, ни фальшивых любезностей. Жаль, что их предусмотрительности не хватило на подобную щедрость по отношению к людям.

Несмотря на все попытки сохранить внешнюю невозмутимость, уголки моих губ всё-таки дрогнули в предательском намёке на сдерживаемый смех.

— Боюсь, мистер Форбиден, тогда бы вы лишились сейчас и возможности, и повода излить свой яд в беседе, после и ради которой я готова вытерпеть куда более скучные разговоры, предстоящие мне сегодня вечером.

Хлыст застыл в мужской руке — и, глядя на меня, хозяин Хепберн-парка сжал в пальцах чёрную кожаную бляшку на его конце. Чуть сощурился.

— А вас, гляжу, мой яд скорее привлекает, чем отпугивает, — бесстрастно проговорил он.

От выражения его разноцветных глаз моя улыбка погасла, а веселье растворилось во внезапном, непонятно с чего зародившемся волнении. Мне нестерпимо захотелось отвести взгляд — но я не отвела, несмотря на жар, вдруг приливший к щекам. Наверное, больше из упрямства, чем из чего-либо ещё.

Пару секунд мы смотрели друг на друга. Затем мистер Форбиден воздел палец к небу: не то назидательным, не то предостерегающим жестом.

— Осторожнее, мисс Лочестер. — Он резко опустил хлыст, и его мягкий голос окрасили странные низкие нотки. — Аромат ядовитых цветов пьянит, однако, если чересчур ими увлечься, последствия будут плачевны. — Отвернув голову, он кивнул на могилу. Когда перекрестье наших взглядов разорвалось, я испытала странную смесь облегчения и разочарования. — Так что стряслось с бедным стариком?

Вопрос резко меня отрезвил.

— На него напал волк, — медленно произнесла я, пытливо вглядываясь в лицо собеседника, стараясь уловить в нём подозрительную перемену.

Он вскинул бровь:

— Волк?

В этом движении не читалось ничего, кроме вежливого удивления.

Впрочем, если бы он, будучи оборотнем, не умел притворяться, Инквизиция явилась бы по его душу давным-давно.

— Да, — подтвердила я. — Большой волк.

Глядя на могилу, мистер Форбиден коснулся хлыстом надгробия.

— Как удивительна и внезапна жизнь, не правда ли, мисс Лочестер? — отстранённо молвил он. — Ещё совсем недавно этот старый добрый малый дышал и, полагаю, даже не думал умирать; а сегодня лежит тут и, вероятно, немало веселит богов удивлением по поводу данного факта. Люди такие смешные в своём вечном наивном эгоцентризме. — Концом хлыста он обвёл один из бузинных листьев, высеченных на камне. — Вы ни разу не пытались представить мир, в котором нет и никогда не было вас?

Вопрос был неожиданным и внезапным. Таким внезапным, что я почти помимо воли тут же попыталась это вообразить. Что я никогда не рождалась, что сейчас меня нет там, где я стою, — а между тем всё идёт своим чередом: солнце, вставшее утром, пробивает сквозь тучи свой угрюмый свинцовый свет, ветер ластится меж могил, оглаживая серебристые листья ивы, а мой собеседник смотрит на существующую вместо меня пустоту.

У меня получилось всего на один миг.

Ощущение было настолько странным, что у меня закружилась голова.

— Любопытный опыт. — Конечно, мистер Форбиден наблюдал за мной, и моя попытка не укрылась от его пугающей проницательности. — В сравнении с масштабами Вселенной люди немногим больше бабочек-однодневок, однако в своих головах они — её неизменный центр. Весь мир вертится вокруг них, солнце и луна сопровождают их по небосводу. В нас природой заложено поразительное самомнение, наше сознание устроено абсолютно эгоцентрично, но гордыню почему-то считают грехом. — Он пожал плечами. — Забавно, что ни говори.

Я задумчиво изучала взглядом его профиль: высокий чистый лоб, который редкими параллельными ниточками прорезали морщины, ироничный излом тёмных бровей, тонкий нос, самую капельку загнутый книзу, заставляющий вспомнить о хищных птицах. Морщины легли и вокруг этого носа, прочертив на лице две глубокие складки, убегавшие вниз к уголкам губ, и у разноцветных глаз, спрятавшись там тонкой сеточкой. Это было лицо человека, который действительно повидал очень и очень многое, и большая часть этого «многого» была тем, что не могло не оставить после себя хмурый морщинистый след.

Удивительно. Он не был молод. И совсем не походил ни на благородного рыцаря, ни на прекрасных принцев из сказок.

Тогда почему он кажется мне привлекательнее всех мужчин, что я видела в жизни, включая Тома, которого проще простого представить на белом коне, в золотой короне и сияющих доспехах?

— Вы совсем не любите людей, мистер Форбиден? — колко осведомилась я, отвлекаясь от странных смущающих мыслей.

— Скажем так: не дай боги, чтобы люди относились ко мне так же, как я к ним. Quod ab initio vitiosum est, tractu temporis convalescere non potest.[16]

— Sua cuique sunt vitia. Animus superiora capessat necesse est,[17] — парировала я. — Жить мизантропом, должно быть, тяжело.