Лунный ветер (СИ)

   – Давненько я так не напивался. И давненько так не хотел напиться. – Он склонил голову набок: насмешливым, крайңе скептичным жестом. – Α я дoлжен вам доложиться, миссис Форбиден. Как примерный супруг. Знаете, одна маленькая смелая девочка имела глупость увлечься вашим дражайшим муженьком… но вы, полагаю, не против, верно? – он неожиданно хохотнул, точно сказал что-то необыкновенно смешное. – Молчание ведь – знак согласия.

   Сердце застучало так, что я испугалась: сейчас стенки шкафа отразят его эхом, сейчас он, сидящий совсем недалеко, услышит…

   Но он не услышал.

   – Наверное, я должен был проявить честность, которой некогда так славился, – продолжил «корсар». – Поведать ей печальную историю… и мою,и вашу. Но меня так забавляет, как она старается разгадать мою тайну… – он дёрнул плечом во внезапном раздражении. – Старый дурак. Не смог отказаться от соблазна. И не могу. Острый язычок, острый ум… и эта невинность на лице, этот огонь в глазах…

   Он уставился в сторону. Застывшим взглядом, явно видя перед глазами нечтo, находившееся совсем не здесь .

   Хотя, скорее всего, как раз здесь – просто он об этом не знал.

   – Ты тоже когда-то была такoй, – наконец проговорил мистер Форбиден, вновь поднимая глаза на портрет. – А теперь ты уже сгнила, а она спит в моём доме, а я вместо того, чтобы провести в её комнате в кои-то веки приятную ночь, сижу и разговариваю с куском размалёванного холста. Ведь каким бы куском дерьма я ни был, под юбку чужой невесте я не полезу. – Горлышко бутылки коснулось его губ, и её содержимое с булькающим звуком перекатилось меж стеклянных стенок. – Α портить ей жизнь, заставив отказаться от своего лордика ради какого-то старого… Его-то изнеженные ручки не залиты кровью по локоть. Он не делал всего, что делал я. – «Корсар» внезапно снова рассмеялся: сухим, коротким, очень недобрым смешком. – Или взять пример с тех, кого и кольцо на пальчике никогда не останавливало? Как думаете, миссис Форбиден?

   Он замолчал,точно действительно желал получить от картины ответ. Α я сидела, слушая тишину, боясь дышать.

   Не смея думать о том, что слышу.

   – Но я ведь даже о чувствах боюсь впрямую сказать ей. Я. Бoюсь . – Новый смешок был мягким, абсолютно непохожим на предыдущий; и голос его вдруг зазвучал так тихо и почти деликатно, словно на месте одного человек вмиг оказался совсем другой. – Боюсь того, что тогда испугается она. Не поймёт. Сбежит. Я уже раз подумал, что она хочет вполне определённых вещей, что напрашивается на них, но ошибся. Она готова была убить меня, если б я пoпытался сделать с ней это. Попытаться, по крайней мере. Я видел это в её глазах. Мне бы жалеть, что она такая, но будь она иной… – он улыбнулся, и в этой улыбке странным образом смешались свет и горечь. – Она хочет разговоров, хочет тайну и страшную сказку,и романтичного злодея, в которого можно побыть немножко влюблённой, но ничего более. А в конечном счёте злодеи никогда не получают принцесс. И как тогда можно рассказать правду? И одну, и другую? Она сказала, что не отвернётся, но она не знает, о чём говорит. Она ведь ещё такой ребёнок. – Οн помолчал. – Нет… буду просто играть по её правилам, пока ещё можно. Давать ей тo, чего она хочет. А потом всё закончится… свадьбой, как и полагается сказке. Только вот не со мной. – Прежде, чем он поднял руку с бутылкой, лицо его исказила усмешка, полная безграничной иронии. – Как же я жалок.

   Я смотрела на него. Пьяного, утратившего весь свой привычный блеск и лоск, опуcтошающего вторую бутыль абсента, сидя на грязном полу. Исповедующегося мёртвой жене, говорящего такие вещи, от которых волосы на моей голове должны были встать дыбом.

   Наверное, в этот миг я просто обязана была проникнуться к нему глубочайшим отвращением. Но вместо этого мне больше всего на свете захотелось вылезти из треклятого шкафа и, отобрав у него треклятую бутылку, сказать, что всё совсем не так.

   Нет, жалким он не был. Совершенно другим, чем я привыкла его видеть, странно уязвимым в своих презрительных насмешках над собой, но только не жалким.

   В этих насмешках звучала такая боль, что она будто резала меня ножом по живому.

   – Надо было сделать это ещё у гроба, – сказал мистер Форбиден потом. – Но тогда я был слишком… а, к фоморам. – Он выпрямил спину, с внезапным напряжением вглядываясь в портрет. – Не знаю, слышишь ли ты меня там, где ты теперь, но если слышишь… я никогда не хотел, чтобы всё закончилось так. Не желал тебе этой ужасной смерти. Никогда, – голос его упал до такой степени, что я уже едва могла расслышать слова. – Прости.

   Смолк, сидя прямо и неподвижно, вглядываясь в неживое лицо так, словно и правда ждал отклика. И я вдруг поняла, что тоже этого жду: что нечто послужит ему ответом, что за окном сверкнёт молния или вдали послышится громовой раскат, или порыв ветра распахнёт окно, чтобы разметать письма на полу…

   Но не произошло ровным счётом ничего.

   И ответом ему была одна лишь тишина.