– А может, и нет. – О-ха не привыкла отступать от своих намерений. – Что говорить попусту. Другого выхода нет. Если мы как следует не поедим, скоро все трое протянем лапы.
– Тяжелые настали времена, – только и мог пробормотать в ответ лис.
– Миц за тобой присмотрит, – сказала О-ха. – Сейчас я послала ее наверх – принести тебе сосульку полизать. Тебе нужно побольше пить. Хорошо бы, конечно, травки поесть, да разве теперь, под снегом, что-нибудь отыщешь. Вот если снег начнет таять…
– Со мной все будет в порядке. Не волнуйся, – перебил Камио.
Но вид лиса отнюдь не подтверждал его слова. Бока его ходили ходуном, ребра выпирали, словно металлические обручи, мех поредел и свалялся. Последнее время О-ха остерегалась дотрагиваться до Камио даже носом – кости лиса так туго натягивали кожу, что казалось, при малейшем прикосновении она может порваться.
Вошла Миц с сосулькой в зубах. Она опустила свою добычу перед Камио и сама повалилась рядом. Лисичка так устала, что с трудом держала голову.
– Вот, – сказала она, тяжело переводя дух. – Отличная сосулька. Как раз то, что надо. На свету так и искрится. Через нее смотреть можно. Ты куда это собралась, О-ха?
О-ха была уже у самого лаза и бормотала ритуальные заклинания.
– Да так, пойду пройдусь. Попробую добыть что-нибудь. А ты оставайся с Камио. Я ненадолго.
«Пусть лучше Миц думает, что мать вышла покрутиться поблизости», – решила О-ха и торопливой рысцой пустилась прочь от норы. Если лисичка узнает, что О-ха собралась на ферму, того и гляди, увяжется за ней в этот опасный поход.
С невероятными усилиями О-ха пробиралась сквозь сугробы, то и дело проваливаясь в них по самую шею. Снег забивался ей в рот и уши. Лисица быстро выбилась из сил. Но она считала, что может позволить себе отдохнуть не раньше чем доберется до того места, где городские улицы круто забирают вверх, к Парку Трех Ветров.
Снег зарядил уже давно. Несколько дней назад в воздухе закружились мягкие, пушистые хлопья, они покрывали землю и похрустывали под лапами. В воздухе не ощущалось ни дуновения, и звуки утратили свою остроту. Звери, выглядывавшие из своих нор, понимали, что это не к добру – скоро грянет пурга. На день мир словно замер, белый, недвижный. А потом непогода разыгралась не на шутку. Вот уже три дня подряд рассвирепевший Завывай посыпал землю жесткой снежной крупой. Злобный зимний ветер никак не мог успокоиться и швырял в глаза О-ха целые пригоршни мельчайших колючих ледышек.
У лисицы подкашивались лапы, но она заставляла себя идти. Она уже не пыталась огибать сугробы и решительно проделывала себе путь в глубоком снегу. О-ха ощущала беспрестанную ноющую боль в пустом желудке. Она знала – то же самое сейчас испытывают Камио и Миц. Но, несмотря на усталость, голова у О-ха была до странности легкой, как будто бы и не принадлежала ей. «Надо отвлечься от мыслей о голоде и холоде, – твердила себе лисица, – от них становится еще тяжелее».
Лучше думать о дочери. Миц! В конце концов О-ха сдалась и стала звать своенравную лисичку просто Миц, опустив начальное «О». Но как быть, когда дочь наконец найдет себе пару? Встретит подходящего лиса, сообщит, как ее зовут, а он вообразит… впрочем, почему он должен вообразить невесть что? Как бы то ни было, Миц теперь взрослая лисица. И мать ей, понятно, не указ. Хорошо хоть она избавилась от своего ошейника. Миц так отощала, что просто-напросто выскользнула из него. «Нет худа без добра», – вздохнула О-ха. Этого ошейника было вполне достаточно, чтобы отпугнуть от дочери всех возможных претендентов в мужья.
«Забудь о голоде, забудь о слабости, – твердила себе О-ха, – думай о другом». Но из глубин ее сознания все время выплывало одно и то же видение – лиса, безжизненно распростертая на снегу. Промерзшее насквозь, окоченевшее тело. Вышла на поиски пищи, но последние силы быстро оставили ее, она упала и уже не смогла подняться. «Что ж, чему быть, того не миновать, – подумала О-ха, – такая смерть ничуть не хуже любой другой». Она прожила хорошую жизнь, – конечно, на ее долю выпало немало печали, но кому удается прожить столько зим и лет и не познать печали?
Лисица вошла в узкий проход между сугробами и, не сворачивая, добралась до самого подножия Холма Трех Ветров. «Молодец, – подбадривала она себя, – осталась сущая ерунда». Кое-где на улицах виднелись люди, но О-ха это нимало не встревожило. Даже если люди настроены враждебно, им приходится полагаться лишь на зрение, а в такую пургу дальше собственного носа ничего не разглядишь.