Луноликий Берия (СИ)

Зато одному неугомонному проценту было дело до всего. Их ничем нельзя было успокоить: ни развитым социализмом, ни свободным рынком, ни даже загробной жизнью. Их мятущиеся души осеняли все революции, все пикеты и стачки. Их скорбные лица можно было увидеть на Красной площади во время событий в Чехословакии. Они читали проникновенные стихи о свободе, ступая по ковру из сигаретных окурков в полумраке огромных квартир сталинских высоток. Они, окруженные чеченскими боевиками, прижимали к сухим потрескавшимся губам мегафоны и призывали русских солдат сложить оружие. Они -- выходцы из того Ада, без которого трудно познать Рай. Именно они из кошачьего "Когтя" лепили страшилку для всей "демократической" России. Именно им я был обязан тому отчаянию, с которым расследовал дело на самого себя.

***

Берия после недавнего "знамения" воспрял духом и даже обрел библейскую кротость. Он стал щедрым, отказался от половины своих гонораров в пользу нашего общего сионистского друга. Я тоже, хотя и с трудом, изъял из семейного бюджета часть уже оприходованных средств. Завернув пожертвования в черновик отчета об оперативной обстановке, на восьмой день от начала кампании мы с Берией отправились в гости к Боре. Сидя в служебном "Саабе", заговорщики в последний раз отрепетировали роли и через полчаса уже звонили своей ни в чем не повинной жертве.

Вы, наверное, думаете, что коварные чекисты разыграли спектакль как по нотам. Ничего подобного. Премьера не состоялась. Первые слова, которые произнес мой друг Берия, стоя перед открывающейся дверью были: "Батюшка, благослови!!!"

Я сразу же забыл роль и даже открыл рот, чтобы спросить в какой квартире живут Рабиновичи. Но вышедший из двери мужик с окладистой бородой быстро осенил Луноликого крестным знамением, тюкнул перстом в его сложенные лодочкой ладони и, дожёвывая салат, густым басом произнес: "Сын мой, не обессудь, я примкнул к истинной вере!" С этими словами он, повернувшись в дверях, закрыл их, обнажив на макушке вышитую ермолку.

"Кровавая гэбня" стояла перед закрытыми дверями с видом делегатов XX-го Съезда КПСС, слушавших доклад о культе личности Сталина.

Отойдя от культурологического шока, Берия начал путано объяснять, что открывший ему дверь отец Арсений три года назад крестил его великовозрастного сына, дабы уберечь чадо от пагубного влияния улицы и низменных страстей его сотоварищей. Мы снова посмотрели на номер квартиры. Все верно, здесь живет программист Борька. Ничего не оставалось делать, как позвонить снова. Дверь открыла Фаина, весело помахивая налитыми молоком грудями. За ее спиной стоял мрачный Борис в твердой уверенности, что еще минута, и бывшие собутыльники защелкнут на его руках браслеты.

-- Можно войти? -- заискивающе пропел Берия.

-- Мммм... -- тревожно ответил Борис, оттесняя супругу в прихожую.

-- Так... может, не в добрый час, и нам уйти? -- дипломатично спросил я.

-- Брит-мила у нас... -- промолвил программист-репатриант с видом агента, раскрывающего государственную тайну.

-- Понятно, Боренька, -- оживился Берия, -- "Сладострастная отра-а-ава, золотая бричмула..." -- мерзким фальцетом запел мой друг известный шлягер супругов Никитиных.

На его голос вновь вынырнула Фаина.

-- Боренька, что ты держишь гостей у двери, приглашай скорей! За столом уже ждут.

-- Но как же... они...

-- Да так, Боренька, твои друзья -- вылитые ашкенази из-под Ганновера. Помнишь, года два назад к нам приезжал Яша, ну тот, что тебе деньги не вернул. А этот, -- и она перевела взгляд на Берию, -- похож на твоего двоюродного брата Эмиля, кстати, спроси у гостей -- они не помогут нам найти того хулигана, кто нашу мезузу с дверей свинтил?!

Борька зло цыкнул на благодушную супругу и, оглядываясь по сторонам, провел нас на кухню, где мы ему и вручили деньги на "обратный" билет. На кухню периодически залетали разгоряченные гости и с веселым "Шалом!" возвращались к столу. Мне, привычному к афганскому "Сало?м", не составляло труда отвечать на их приветствия, заставляя своего друга морщиться и кривить губы.

Берию все терзал вопрос -- как этот православный батюшка, что крестил его сына, затесался в борькину компанию. Чуть позже все встало на свои места. Отец Арсений, пробовал себе в Исламе, три года продвигаясь по иерархии служителей Аллаха, потом переметнулся в Православие, когда распоясавшиеся "гэбэшники" якобы расправились с его другом -- отцом Менем. Долгими вечерами в своем приходе Арсений постигал мудрость Каббалы, после чего решил вернуться к вере предков, став профессиональным мохелем. Еще он писал веселые рассказы, которые с удовольствием публиковала бульварная пресса и занимался оккультизмом, выставляя за деньги обереги вокруг средневековых замков рублевских обитателей.