Lurk (СИ)

Стайлз смотрит на экран. Когда он выезжал с парковки было три часа дня, сейчас — пятнадцать минут шестого. Он не сошел с ума, его действительно не было два часа.

— И что?

Скотт выдерживает паузу. Повисшая в воздухе пауза почему-то начинает сдавливать виски, Стайлз снова ощущает, как его накрывает. Ему нужна Кира. Или душ. Или пустое пространство. Ему нужно что-то, это однозначно, но не Скотт, Эллисон или отец.

— А то, что сегодня девятнадцатое, а не семнадцатое. Тебя не было две суток, а не два часа, Стайлз, — сухо констатирует Эллисон, Стилински плавно переводит взгляд на дисплей и убеждается в правдивости его суждений. Сегодня действительно девятнадцатое, но Стайлз понятия не имеет, возможно ли это, и если да, то кто вырезал из его памяти такой большой кусок времени?

3.

Если бы Стайлз был на приеме у психоаналитика, и его бы попросили изобразить графически свое напряжение, он бы нарисовал пузырь. Сначала маленький, потом чуть больше, потом еще больше — и так до предпоследнего листка альбома. В конце он бы нарисовал брызги. Вышло бы у него, может, и не очень, зато это наглядно демонстрировало бы его состояние.

Он даже не знал, взорвался в нем этот пузырь или нет, но он определенно чувствовал, как последние остатки терпения (оставленные от Киры в подарок) трескались по шву как шелк. Стайлз верил друзьям, был благодарен за их заботу, но все еще не мог подпустить их к себе. Для них прошло двое суток, для Стайлза — два часа, и он все еще был угнетен тем, что случилось в школе. Он понимал, что ему не лгут, но не мог поверить в это, потому что отчетливо помнил, как стоял на обочине целый час, пока Кира курила, а мимо проносились машины. Затем он отвез ее домой и отправился к себе домой, после чего его ошарашили этой новостью.

— Я тебе не лгу, — продолжал Скотт, восседая напротив рядом с Эллисон и Джоном. Стайлз смотрел на каждого по очереди, мучаясь одним — искала ли его Лидия по собственной инициативе или только потому, что этого требовал долг? — Ты не пришел ночевать домой, мне позвонил твой отец, думал, что мы снова шатаемся по городу. А потом ты не пришел в школу и на следующий день. И к вечеру тоже не объявился.

— Я верю тебе, — заверил Стайлз, — но я не знаю, почему так произошло. Я просто выехал за город, мы с Кирой молчали и…

— С Кирой? — уточнила Эллисон. Стайлз бросил быстрый взгляд на нее. Он вновь ощутил спазм боли, но в этот раз — на шее, в том месте, до которого дотронулась Кира. Стилински постарался расслабиться, но эта гнетущая тишина и пронзительные взгляды ухудшали ситуацию.

— Да, с Кирой. Она может подтвердить, что нас не было два часа, потому что мы были вместе. И если я попал в эту временную петлю, то и она тоже.

МакКолл и Арджент переглянулись. Стайлз смотрел на их переглядывания, перешептывания и чувствовал себя чужим здесь. Чужим. Лишним. Он слишком много всего пережил за эти несколько часов, ему нужно отдохнуть. Иначе его сознание взорвется как пузырь.

— Кто такая Кира?

Стайлз усмехнулся. Прошло всего двадцать минут после его возвращения домой, но он уже взвинчен больше, чем когда покидал пределы школы. Стилински даже к отцу не мог проникнуться, словно видел перед собой совершенно незнакомого человека. Усталость валила с ног. Усталость была настолько сильной, что проще и достовернее это было бы назвать слабостью.

— Девушка с вечеринки на песчаной отмели. Она к нам подходила…

— И она держала тебя за руку на том уроке, — закончил МакКолл. Стилински покачал головой, а потом медленно поднялся. Он не знал, где пропадал все это время, почему выпал из контекста времени на два дня, но, если уж быть честным до конца — он и не хотел знать. Не сейчас, когда его мысли вот-вот взорвутся как петарда. Ему нужен душ. И отдых.

— Да, — подтвердил Стайлз. — Это она, но извини, я… Я просто хочу спать.

— Кира была в школе, — еще один аргумент. Пары слов хватило, чтобы взрыв-таки произошел. Секунда, одна фраза — и ты чувствуешь, как тело охватывает леденящая прохлада, как вместе с этой прохладой одновременно приходят ужас и едкая апатия. Они охватывают и парализуют. Стайлз медленно поднимает руки и в отчаянии хватается за голову. Он чувствует, что растекается по пространству этой комнаты, что становится очень-очень большим — наполняет эту комнату как жидкость кувшин, становится чем-то бесформенным и бесцветным. Остальные молчаливо наблюдают, но в их молчании какая-то извращенная забота, а Стилински не нуждается в ней.

Ему нужен покой.

Черт возьми, ему просто нужен покой.

Он опускает руки. Объяснения сейчас расстреляют его подобно пулям. Хотя можно ли расстрелять что-то бесформенное и бессмысленное? Стайлз оглядывает сначала отца, потом Скотта, потом Эллисон, затем смотрит на каждого справа налево и снова слева направо. Они молчат, а боль в районе шеи становится нестерпимой.

Ему нужно сказать что-то им, но его легкие сдавливает, словно он — выброшенная на берег огромная рыба, живущая на глубинах океана, которую теперь убивает давление.

Словно он — вакуум, распространяющийся по этой комнате.