Лужайки, где пляшут скворечники

— Я попытаюсь объяснить… Видите ли, друзья мои, нынешнее время отличается крайней непрочностью. Разрушением устоев и хаотичностью процессов. Я выражаюсь несколько запутанно, однако… короче говоря, нашей жизни нужна стабильность. А стабильность — это когда все веши… или по крайней мере большинство из них находятся на своих местах. И я счел долгом внести в укрепление стабильности свой крошечный вклад. Вы же не будете отрицать, что истинное место этих часов — в комнате твоей, Саша, бабушки…

— А… где место бронзовых часов с завитушками? Ну, тех, которые вы отдали за наши?

— А! Это не тема для разговора! Я их не любил. Их бронзовое оформление всегда представлялось мне сплошной эклектикой… Ты знаешь, что такое эклектика?

— He-а… Я знаю, что бабушка ни за что не захочет принять такой подарок. У нее… характер.

— Характер бабушки я представляю по твоим рассказам довольно ясно. И питаю к ней самое глубокое, хотя и заочное уважение. Но ты скажи, что подарок этот я сделал не ей, а тебе… Или даже так. Пусть часы считаются моими, но стоят у вас. Из чисто технических соображений. Чтобы уважаемому Квасилию не требовалось пробираться ко мне, когда вздумается похулиганить. И чтобы тебе было удобнее снова запускать часы… И будем считать, что в этом вопросе поставлена точка!

Последние слова Геннадий Маркович буквально отчеканил. И я сразу понял: это и правда точка.

— А как вы узнали наш адрес?

— Весьма просто. Позвонил в комиссионный магазин, где ваша реликвия одно время стояла. У меня там знакомый продавец, он не отказал в любезности…

— А где Арунас? — спросил Ивка. И я почувствовал, что спросить это ему хотелось давно.

— Арунас очередной раз починил брюки и отправился за хлебом и за картошкой. По моему поручению. Вы его дождетесь?

Я нерешительно глянул на Ивку. Он огорченно сказал:

— Мы бы с удовольствием. Но Ольга Георгиевна дома ужасно волнуется…

— Да, нам надо бежать обратно, — сказал и я.

— Жаль. Нэлик опечалится, когда узнает, что вы были и ушли.

— Но мы завтра обязательно с ним увидимся! Честное слово! Мы хотим… — Я опять посмотрел на Ивку. — Хотим позвать его в одно удивительное место.

— Да, — кивнул Ивка.

— Мы зайдем за ним утром.

— Прекрасно. Если можете, пораньше. Я буду спокоен, когда увижу, что он отправился гулять с вами, а не один… А к десяти часам я должен буду уйти, меня вызывают в военкомат…

— Зачем? — встревоженно удивился я. — Разве вы… разве у вас призывной возраст?

— Просто военное начальство хочет сделать то, что не сумело в свое время, полвека назад. Сказали, что тогда полагался мне орден Красной Звезды, но бумаги в ту пору затерялись.

— Геннадий Маркович, можно вас спросить?.. — Это Ивка. Он вскинул голову и смотрел с какой-то жалобной требовательностью.

— Что, мой хороший? Спрашивай, конечно…

— Правда, что солдатам потом всю жизнь снится война?

Я понял — это он о брате.

— Снится… Наверно, каждому по-своему. Я, например, редко вижу всякие там пожары и атаки. Обычно снится хитрый тикающий механизм. Я смотрю и не знаю, как отсоединить его от взрывателя… Я ведь на передовой-то в прямом смысле и не был, мы разминировали объекты в освобожденных городах… Да. А стрелять не пришлось ни разу. Воевал, можно сказать, пальцами… — Геннадий Маркович повертел перед собой длинными кистями рук. — Тогда-то и пригодилась впервые их природная чуткость… А механизм снится часто, да. Обычно я просыпаюсь раньше, чем успеваю что-то сделать. И думаю: однажды вот не успею ни проснуться, ни отсоединить…

— Вы прямо в точности моя бабушка! — в сердцах сказал я. — У нее любимая тема: «Мечтаю умереть во сне».

— А что! Право же, наилучший вариант… Впрочем, не будем.

— Да, не надо, — тихо попросил Ивка.

— Геннадий Маркович…

— Что, дорогой?

— Я… насчет часов. Я даже не знаю, как вас благодарить…

— Всё, всё, всё! Достаточно об этом. Как сказано в «Гамлете»: «Дальнейшее — молчанье…» Правда, там по другому поводу, но все равно…

И я сразу вспомнил зубного врача Игоря Васильевича.

Когда ехали домой, я не сдержал своих сомнений:

— Ивка, я все-таки не понимаю…

— Что?

— Почему он так? Всю жизнь мечтал о таких часах. И вдруг появляются незнакомые пацаны, и он им — нате…

— Но он же все объяснил! — Ивка смотрел ясно и убежденно.

— Про стабильность мира, что ли? По-моему, он это… нарочно мудрил.

— Просто дело в том, что он очень добрый человек, — твердо сказал Ивка.

«Он-то — да! Но почему эта доброта вылилась именно на меня? Я-то чем ее заслужил? Чем я хорош? Не герой, не талант, не какая-то там благородная личность… Вот если бы Ивка — это понятно. На него взглянешь — и сразу ясно: вот кто не умеет кривить душой! А я… Ведь мне порой стыдно заглядывать внутрь себя…»

И тем не менее врач Игорь Васильевич так возился со мной да потом еще не взял никакой платы… А отец Арбуза подарил рамку, над которой работал целый месяц… А сегодня — вот что!..

Конечно, каждый случай по отдельности можно объяснить вполне разумно.

У Игоря Васильевича было хорошее настроение, он пожалел напуганного пацана, дал ему кое-какой урок и, усмехаясь, наградил десяткой (сумма для зубного врача ничтожная).