Лужок черного лебедя

Когда Джулия доводит меня до бешенства, я всегда клянусь, что больше никогда не заговорю с ней. Но проходит время, и уже к обеду я обычно забываю о своей клятве.

– Пятьдесят лет – это очень долгий срок. Как можно злиться на кого-то так долго?

Мадам Кроммелинк мрачно кивнула.

– Можно. Но я бы не советовала.

– Ну, вы могли бы притвориться, что простили ее.

– «Притвориться», – она посмотрела в сад, – это было бы неправдой.

– Но вы уже сказали две правды. Первая – вы ненавидите ее. Вторая – вы хотите, чтобы ей стало легче. Если вы считаете, что желать правды важнее, чем ненавидеть правду, тогда вам нужно просто сказать ей, что вы ее прощаете, даже если это не так. Ей хотя бы станет легче. И, может быть, после этого вам тоже станет легче.

Мадам Кроммелинк мрачно рассматривала свои руки.

– Софистика. – Произнесла она.

Я не был уверен, что знаю значение этого слова, поэтому молчал.

В глубине дома дворецкий выключил пылесос.

– «Секстет» Роберта сегодня невозможно купить. Ты можешь услышать его музыку только в доме священника в этот июльский полдень. Это твой единственный шанс. Умеешь пользоваться граммофоном?

– Конечно.

– Давай послушаем вторую сторону пластинки, Джейсон.

– Отлично. – Я перевернул пластинку. Эти старые виниловые штуки толстые, как фарфоровые тарелки.

На записи проснулся кларнет и стал танцевать вокруг скрипки.

Мадам Кроммелинк зажгла сигарету и закрыла глаза.

Я откинулся назад на диване. Я никогда не слушал музыку лежа. Это очень похоже на чтение, если закрыть глаза.

Музыка – это лес из звуков, сквозь который ты идешь.

Где-то далеко запел дрозд. Граммофон издал умирающий звук «хххх», и иголка, щелкнув, вернулась в исходную точку. Мадам Кроммелинк жестом сказала мне оставаться на месте, когда я поднялся, чтобы зажечь ей сигарету.

– Скажи мне, кто твои учителя?

– Ну, у меня разные учителя. Зависит от предмета.

– Я имею в виду, каких писателей ты считаешь лучшими на свете?

– Ох. – Я мысленным взором окинул свой книжный шкаф, пытаясь найти хоть одно имя, способное впечатлить мою собеседницу. – Айзек Азимов, Урсула ле Гуинн, Джон Уиндам.

– Айзи-за-зи-мо? Урсула Пингвин? Джон Не-дам? Кто это? Какие-то современные поэты?

– Нет. Это фантасты. Они пишут фантастику и фэнтези. И еще Стивен Кинг. Он пишет ужасы.

– «Фэнтези»? Пффф… Если хочешь фэнтези – послушай речи Рональда Рэйгана! «Ужасы»? А как насчет Вьетнама, Афганистана, Южной Африки? Иди Амин, Мао Цзе Дун, Пол Пот? Вот настоящие ужасы. (*Иди Амин – президент Уганды, создатель одного из самых жестоких и кровавых политических режимов за всю историю. Пол Пот – камбоджийский министр, уничтожил примерно 2 миллиона своих сограждан*) Я имела в виду, кого из мастеров ты читаешь? Чехова?

– Эм… нет.

– Но ты ведь читал «Мадам Бовари»?

(Я никогда не слышал о такой писательнице)

– Нет.

– А Германа Гессе? – Она выглядела обозленной.

– Нет. – Я сделал неразумный ход – я начал оправдываться. – Ну, мы не особо читаем европейцев в школе…

– «Европейцев»? А Англия – это что? Я не помню, чтобы Англию присоединяли к Карибским островам. Ты что, африканец? Или в Антарктиде живешь? Ты европеец, безграмотная ты мартышка. Томас Манн, Рильке, Гоголь! Пруст, Булгаков, Виктор Гюго! Вот твоя культура, твое наследство, твой скелет, твоя опора! Только не говори мне, что не знаешь Кафку!

Я вздрогнул.

– Ну, я слышал о нем.

– А это? – Она взяла в руки «Le grand Meaulnes».

– Нет, но я заметил, что вы читали ее на прошлой неделе.

– Это одна из моих Библий. Я читаю ее каждый год. Так! – Она швырнула книгу (в твердой обложке) в меня – не мне, а именно в меня. Это было больно. – Ален-Фурнье будет твоим первым мастером. Он печальный и трагический и очаровательный и – он чувствует боль, и тебе он тоже сделает больно. Но, самое главное, он говорит правду.

Я открыл книгу, и целое облако иностранных слов вырвалось оттуда. Il arriva chez nous un dimanche de novembre 189…

– Это французский.

– Переводы книг в Европе очень небрежны. – Она унюхала чувство вины в моем молчании. – Ага. Английские школьнкики в нашем просвещенном десятилетии не могут читать книги на иностранных языках?

– Мы проходим французский в школе… (мадам Кроммелинк заставила меня закончить фразу).. но мы только дошли до второй части учебника.