Львиная охота

— И правда, ты ведь только и делал, что спал за эти дни, — сказал он с завистью. — Загибаем пальцы… — он не двинул руками; руки его, напряженно согнутые, были плотно прижаты к бокам. — Сначала тебя сморило после парализатора, потом был сонный герц, теперь — разрядник…

— Были еще деньги под подушкой, — дополнил я печальный список, пытаясь хоть чем-то зацепить угрюмого лейтенанта Шиллинга.

Толстяк молчал. Сегодня он был не склонен откликаться на глупые шутки. А его начальник жестом прогнал врача с санитарами и вздохнул:

— Да, деньги под подушкой… Ничего, Макс, с этим из кошмаров покончили. Благодаря тебе.

— Благодаря мне? — изумился я. Он ответил с неожиданным раздражением.

— Ну, пусть не ты это сделал, а твои лучшие друзья. Ур-родцы. Лично я большой разницы между вами не вижу. Кто-то подземные хранилища взрывает, кто-то гостиничные номера громит, кто-то швыряет о землю вертолеты, кто-то — консервы в людей.

Я оторвал руки от тележки и побрел вперед, придирчиво слушая свои ощущения. На эмоции бывшего мичмана, у которого так и не получилось стать настоящим полицейским, мне было, откровенно говоря, плевать. Надеюсь, он быстро это поймет.

— И чего вы прицепились к несчастным консервам? — обиженно спросил я их обоих, когда они опять оказались справа и слева от меня. — Я, может, начал жить иначе, вот и выбросил то, что мне больше не понадобится. Не желаю есть трупятину, как вы тут выражаетесь. Надеюсь, ты не настаиваешь, чтобы я ел трупятину?

— Поздно, — вдруг сказал Шиллинг, глядя себе под ноги.

— Что — поздно? — вскинулся Дрда. Едва ли не подпрыгнул.

Похоже, бывший мичман нервничал куда больше, чем мне поначалу показалось. Продолжения странной реплики мы не дождались, и тогда я решил внести в ситуацию определенность:

— Я арестован?

— Господин Шугарбуш заявил, что претензий к тебе не имеет, — проговорил Вивьен с явным сожалением. — В чем и расписался.

— Опять он соврал, — огорчился я.

— Между прочим, у одного из его офицеров довольно серьезная травма головы. И кое-кто не намерен так просто это дело оставлять… Черт подери, что тебя понесло в его номер?

— Всю ночь не мог заснуть, — объяснил я. — Гипсофилы стучат мне в сердце. Знаешь, что это такое, когда в сердце стучат однолетние белые гипсофилы? Невозможно заснуть.

— Невозможно заснуть — да, это причина, — проворчал он. — Ты уж прости меня, но я все-таки вынужден тебе кое-что сообщить…

— Подожди, — попросил я. — Постой-ка.

Мы проходили (ковыляли, если говорить обо мне) мимо бара. Бар благополучно работал, но бармен был новый: срочно вызвали сменщика. Хотя что, собственно, случилось с предыдущим? По-моему, я был с ним вполне корректен. Здесь же трудилась бригада полицейских в количестве трех человек, которая занималась тем, что за стаканом кислородного коктейля обеспечивала порядок в холле. Очевидно, остальные задачи были уже решены. Поддержание порядка протекало на редкость апатично. Полицейские искренне постарались не заметить нас, поскольку Дрда был их начальником, а я — личностью и вовсе темной. Работал также видеоприемник, вот он-то и привлек мое внимание.

Наконец включили местное вещание и наконец передавали настоящие новости. Прямых жертв нет, рассказывал репортер, только один смертельный случай, и тот — не по вине штурмующих. На холме. Все ведь знают, где это — на холме. От чего человек умер? Эксперты констатировали: от телесных повреждений, несовместимых с жизнью, причем, полученных вовсе не сегодня. Он умер на руках у главного врача Академии, который пытался человеку помочь. Так что правильнее будет сначала поинтересоваться, каким образом несчастный без посторонней помощи до этого места добрался, и второй правильный вопрос: не «от чего», а почему он все-таки умер, когда ему стали помогать жить?!

— Послушай, послушай, — толкнул меня Вивьен.

Личность скончавшегося не была установлена. Неопознанный труп отвезли в городской морг. К моргу вскоре стянулись люди, людей были толпы, они стояли и молчали. А час назад прилетели сотрудники Службы Контроля, которые изъяли труп, отправив его в неизвестном направлении. Так что помолчим и мы, товарищи, трагически закончил репортер. Каждый знает, о ком и о чем нам придется молчать. Помолчим…

— Зеленые галстуки получили его, не живого, так мертвого, — гадливо сказал Шиллинг. Нос лейтенанта был смертельно бледен — масштабное зрелище. Офицер больше не сдерживал свои чувства.

Я стиснул зубы. Друзья уходят, остается молчание. Обсуждать это — с кем? С теми, для кого сочувствие — всего лишь атрибут службы? Но почему я не вернул камни Василию?! Как это было просто — вернуть! И человек был бы жив, он вновь, как и много лет назад, сделал бы реальностью свое желание жить. Хотя… Сохранялось ли у него теперь такое желание?

Стать богоравным, оставаясь во плоти — безумье души, сказал поэт Гончар. Ты лишил себя плоти, милый мой Покойник, но стал ли ты после этого богоравным?

Я взглянул на затылки полицейских, расслабившихся за стойкой бара, и спросил Дрду:

— Надеюсь, вы уже допросили нашего «жениха»?

— Какого?