Львиное Сердце

Хорек Джон непременно должен был заслужить шпоры, но Ричард не торопился оказывать ему эту честь. Все знали, что герцог недолюбливает парня. Затем взгляд мой остановился на Луи. Его отличала отвага, даже излишняя. Никто не удивится, если он будет убит при попытке заслужить рыцарство. Мой приятель Филип толкнул меня, и я передал ему флягу. Филип еще юн, подумал я. Ему девятнадцать – предстоит еще несколько лет походить в оруженосцах, прежде чем рассчитывать на более высокий ранг.

– Можно еще глоточек, сэр? – спросил Рис.

Я подметил его раскрасневшиеся щеки.

– А сколько ты уже сделал?

– Три, сэр.

Филип хохотнул.

Я вскинул бровь, глядя на Риса. Тот ухмыльнулся.

– Ну, может статься, четыре, сэр. Или пять.

– Еще один, и на этом все, – предупредил я.

Поблагодарив меня, Рис потянулся, чтобы взять баклагу у Филипа. Подержав ее у своих губ дольше, чем мне хотелось бы, мальчишка сказал:

– Пойду теперь попытаю счастья на реке, сэр.

Я, довольный, кивнул, а Рис взял одно из наших самодельных удилищ и пошел с ним к берегу, держа в другой руке кружку с червями.

Мы с Филипом и Луи заговорили о приезде короля и о собрании. Скорее всего, наступит мир, с этим соглашались все, а вот сколько он продлится – совсем другой вопрос. Знать Аквитании, гордая и независимая, уже имела традицию преклонять колено перед силой, только чтобы подняться снова, едва герцог или король повернутся спиной. Не пройдет и года, предположил Луи, как восстание вспыхнет опять.

Вот бы ирландские короли были такими, думал я. Но увы, то была несбыточная надежда. Французы вели войну посредством закованных в броню рыцарей, как англичане, а ирландцы – нет. Оттого они обрекали себя на поражения от завоевателей, и это делало восстания опасным и непривлекательным занятием. Даже если я верну себе Кайрлинн – заветная моя мечта, – то могу получить его только в качестве пожалования от короля. Чтобы такая возможность появилась, необходимо стать рыцарем. Я улыбнулся про себя, забавляясь переменой: я желал звания, которое некогда презирал.

Земля задрожала. Зазвенели голоса. Заржали кони. Я поднял голову. К реке приближался конруа рыцарей. Их покрытые пылью лошади явно рвались к воде. Дозор, должно быть. Привычное зрелище, ничего интересного. Я слегка разомлел от вина и солнца и начал задремывать под монотонный разговор Филипа и Луи. Лежа на спине в теплой траве, я закрыл глаза.

Мне грезился Кайрлинн в летний день. И Фьоннуала, смешливая, веснушчатая дочка плотника, с которой я дважды переспал и которую часто вспоминал с тех пор. Странное дело: я был крепким, видным юношей, но после нее не возлежал ни с одной женщиной. Поначалу обстоятельства были против меня: война с англичанами, плен. Но потом, в Стригуиле, все было иначе, вольнее. Большая Мэри мигом затащила бы меня в койку, вот только я пугался ее. Мне нравилась одна девчонка в таверне, но я ни разу с ней не был. Я мог бы пользовать шлюх в деревне, как большинство оруженосцев, но что-то меня удерживало. Вероятно, желание сохранить в памяти восторг, пережитый с Фьоннуалой.

Теплое солнце на лице, Фьоннуала верхом на мне – она была не из стеснительных. Я тихо застонал.

Кто-то закричал.

Я не обратил внимания, только крепче стиснул бедра Фьоннуалы и улыбнулся ей.

От сильной оплеухи сон мой рассыпался на тысячу кусков.

– Ты что?! – Я сердито посмотрел на Филипа.

– Рис в беде.

Выкинув Фьоннуалу из головы, я сел. До меня донесся звук удара, потом крик. Узнав голос Риса, я встал, озирая берег реки.

– Сдается, какая-то лошадь пила рядом с ним, – сказал Филип. – Парень хотел сделать заброс и едва не поймал ее за щеку крючком. Рыцарь заметил и…

Дальше я уже не слушал, потому что бежал к реке.

До Риса было шагов двадцать пять. Он бился в хватке рыцаря, стоявшего ко мне спиной, и, судя по его руке, отводимой назад, мальца ждала хорошая трепка. Я бежал, сдерживая неуместный крик. Ведь я был оруженосцем, а не рыцарем.

– День добрый, сэр, – громко сказал я, оказавшись рядом.

Рыцарь не нанес удара. Он повернулся, и я с ужасом узнал знакомую квадратную башку. Это был Сапоги-Кулаки. Он воззрился на меня, озадаченно нахмурив брови и спросил недоуменно:

– Лопни мои глаза… Руфус?

– Он самый, – сказал я и заставил себя добавить: – Сэр.

Он отвесил Рису затрещину, не замечая, с какой ненавистью смотрит на него мальчишка, и сказал:

– Это твой щенок?

– Он мой паж, сир, да. Можно спросить, за что вы его бьете?

– Этот пустоголовый болван едва не выколол моему скакуну глаз крючком, – ответил Фиц-Алдельм, ничем не показавший, что помнит Риса по Стригуилу.

Я глянул на ближайших лошадей, жадно пивших воду из реки.

– Ваш конь ранен, сэр?

– А это не важно, – заявил Фиц-Алдельм, отвесив Рису еще одну затрещину.

– Прошу, сэр, перестаньте.

Я подошел к нему на шаг.

Он снова ударил Риса и осклабился, глядя на меня.

– С чего это?

– Ваша лошадь не пострадала, сэр. Рис проявил беспечность, но, уверен, он не хотел ничего плохого. И усвоит этот урок.

Фиц-Алдельм сжал кулак.

– Я оруженосец герцога Ричарда, сэр, – сказал я, повысив голос так, чтобы слышали все вокруг.