Ближе к полудню ветер переменился, задув с юга, а по морю пошли волны. Бус раскачивало на крутых валах, и большая часть женщин вскоре слегла с морской болезнью. К своему отчаянию Джоанна обнаружила, что осталась не менее уязвима к mal de mеr как во время первого своего плавания в возрасте одиннадцати лет. По мере того, как страдания её нарастали, росла и благодарность к будущей невестке — Беренгария не отходила от неё ни на миг: подносила в нужный момент тазик, утирала лицо прохладной влажной тряпицей, лично готовила имбирный сироп и помогала Джоанне проглотить его. Воздух под навесом был спёртый, от смрада выворачивало наизнанку, сундуки и лежанки подпрыгивали всякий раз вместе с кораблём. Тихо скулили собаки Джоанны, одна из фрейлин Беренгарии рыдала. Когда Джоанна поняла, что рядом с её койкой скрючилась Алисия, она попыталась обнять девушку за дрожащие плечи. Но тут палуба накренилась так сильно, что женщины разразились воплями, а королева упала бы с ложа, не успей Беренгария крепко ухватить её за руку. Пока корабль кренился, все затаили дух, на один ужасный миг поверив, что их ждёт неминуемая смерть.
— Джоанна! — Вместе с Мариам в палатку ворвался порыв солёного ветра. Лицо сарацинки было бледным как пепел, а чётки она стиснула так, что шнурок оборвался. — Шкипер... шкипер сказал, что свирепый шторм близится!
Небо потемнело задолго до начала дождя. Казалось, будто наступила ночь намного раньше положенного времени. Команда галеры Ричарда кинулась убирать паруса, налегая на бегущий через блок фал. Остатки дневного света исчезли с приходом грозовой тучи, чёрной как смоль, и на глазах у застывших в благоговейном ужасе короля и его людей небо раскроила молния, озарив корабль зловещим зеленоватым светом. Море вздымалось и дыбилось, словно необъезженный конь, и всякий раз, когда галера устремлялась в провал между валами, ей требовалась целая вечность, чтобы подняться снова. Большинство спутников Ричарда предпочли искать сомнительную защиту под пологом, но король всегда встречался с врагом лицом к лицу, поэтому остался на палубе, держась за планшир. Гребцы тем временем старались втащить внутрь вёсла.
Следующие несколько часов были одними из самых ужасных в его жизни. Волны швыряли судно как детскую игрушку, Ричард никогда не ощущал себя столь беспомощным, до такой степени отданным на волю стихий, совершенно от него не зависящих. Рулевой налегал на весло изо всех сил, но корабль, как понял король, не слушался. Вскоре полил дождь. Острые как иглы капли вонзались в кожу, в считанные секунды Ричард промок насквозь. Брызги летели через борт, заливая палубу. Каждый удар волны обрушивался на корпус со звуком, подобным трущимся жерновам, а ветер выл как души проклятых. Далёкие прежде раскаты грома приблизились, и когда из облаков блеснула молния, наполовину ослепив его вспышкой бело-голубого пламени, монарх с ужасом увидел, что она попала в мачту соседней галеры. На мучительно-краткий миг корабль охватило пламя, а потом он растворился в тёмной бездне неба и моря. Ветер заглушил крики тонущих. Ричард не отважился отпустить борт, чтобы перекреститься. Закрыв глаза, он молил Всевышнего пощадить его флот и людей, прося не взыскивать с него за прошлые грехи, не дав шанса искупить их в Святой земле.
Шторм оказался настолько же быстротечным, насколько свирепым, и к вечеру ветер начал ослабевать, а море постепенно успокоилось. Моряки оправились первыми — им не привыкать было играть со смертью и выигрывать. Тем же, для кого это была первая буря на море, пришлось хуже. Придворные, избитые и измочаленные, с вывернутыми наизнанку желудками, не могли уснуть и просто сидели, молча и глядя в никуда, на промокших лежанках, сами не веря в своё спасение.
Ричарду тоже не спалось. Он держался как мог, ведь полководец не вправе выказывать страх перед лицом солдат. Однако король сомневался, что сможет когда-нибудь проглотить хоть кусок, да и ум подчинялся ему не более, чем во время бури. Перед глазами у него стояли лица бедняг с той горящей галеры. Двести девятнадцать кораблей. Сколько из них пережило шторм? Сколько душ погибло? Что с сестрой? С Беренгуэлой? Оказался ли их бус достаточно крепок, чтобы противостоять стихии? Мог ли Господь позволить им, испуганным и одиноким, сгинуть в море?
Словно извиняясь за шторм в страстную пятницу, природа смилостивилась: на утро и в течение следующих четырёх дней дул попутный ветер. К среде, семнадцатого апреля, появление птиц и водорослей предупредило мореходов о близости земли. Когда шкипер известил Ричарда о подходе к острову Крит, король велел причалить к берегу.