Львиное Сердце. Дорога на Утремер

— «Греческая супруга», от которой ты с такой лёгкостью отмахиваешься, имела имя и статус — то была Феодора, сестра византийского императора. И она, вопреки твоему столь удобному объяснению, вовсе не умерла. Феодора жива-здорова и находится в Константинополе. — Этот вызов последовал от нового обвинителя, Онфруа де Торона, который смотрел на прелата с бессильной яростью человека, понимающего, что к его словам никто не прислушается и не внемлет.

Как Торон и опасался, Бове не удосужился даже опровергать упрёк — оба понимали, что правда тут не имеет значения.

— Я здесь не для того, чтобы спорить о вопросах, решённых много месяцев назад. У меня послание от короля французского, — заявил Филипп. Взгляд его скользнул по Ги и Онфруа, словно они не стоили внимания, и вернулся к Ричарду. — Государь желает знать, почему ты прохлаждаешься тут, на Кипре, когда имеется столь срочная нужда в присутствии твоём под Акрой?

— Прохлаждаюсь на Кипре? — с недоверием переспросил Ричард. — Вы что вообразили, глупцы? Что мы тут прогуливаемся по бережку, развлекаем себя вином и женщинами? Меня не удивляет, милорд епископ, что ты плохо знаком с картой, но о твоём короле я был лучшего мнения. Кипр — идеальная база снабжения для Святой земли. Или был таковым, пока власть не захватил Исаак Комнин. Слишком опасно оставлять остров в руках человека, враждебного королевству Иерусалимскому.

— И почему это он стал для нас опасен? Потому, что ты со дня отплытия из Мессины намеревался захватить его земли!

Из свиты Ричарда послышались возмущённые протесты. Король был разъярён не меньше своих рыцарей.

— Исаак Комнин многие годы отказывался посылать припасы в Святую землю, даже не разрешал кораблям, идущим в Утремер, заходить в кипрские порты. А пока он сговаривался с Саладином, люди под Акрой умирали: не от боевых ран, но от голода!

— Мой государь предупреждал, что ты найдёшь оправдания своим безответственным поступкам — по его словам, они у тебя всегда найдут. — Тут Дрюон де Мелло, чувствовавший себя всё более неуютно, попытался вмешаться, но епископ не обратил на него внимания. — Полагаю, нам следует поздравить себя с тем, что ты ограничился Кипром, а не отправился по своей прихоти штурмовать Константинополь. Но неопровержимая истина в том, что доблестные христианские рыцари погибают под Акрой, потому что обида значит для тебя больше, нежели успех осады.

— Раз ты так легко раздаёшь советы, Бове, позволь и мне дать тебе один. Всегда умнее позволить людям подозревать в тебе величайшего глупца на свете, чем открыть рот и окончательно развеять все сомнения. Совершенно очевидно, что в осадном деле ты понимаешь ничуть не больше, чем в духовных обязанностях епископа. Я уже организовал отправку под Акру гружённых зерном кораблей и...

— А послал ли кипрскую казну? Не спорю, данная заминка может оказаться очень выгодной для тебя. Однако она может стоить тебе, милорд Львиное Сердце, утраты того, что ты больше всего ценишь: так старательно взращённой репутации отчаянного храбреца. Чем дольше остаёшься ты на Кипре, убивая собратьев-христиан вместо истинных врагов Бога, тем сильнее начнут люди задаваться вопросом, не трусость ли удерживает тебя здесь?

На помосте Ричард стоял. Теперь же он сбежал по ступенькам так стремительно, что встревоженный французский рыцарь заступил собой епископа.

— Я расскажу тебе, что такое трусость, — бросил в лицо прелату король. — Это когда прячешься за священным саном, пользуясь им как щитом. Ты прекрасно знаешь, что я убью любого, кто осмелится назвать меня трусом. А ещё знаешь, что я не подниму руки на князя Церкви.

— И с чего мне так думать? В конце концов, твоя семья славится дурным обращением с церковными иерархами. Если не изменяет намять, твой дед, Жоффруа Анжуйский, однажды велел оскопить епископа. И не прошло двадцати лет с того дня, как рыцари твоего отца оставили святого истекать кровью на плитах пола его собственного собора!

Лицо Ричарда приобрело выражение, которое его людям доводилось видеть довольно часто — на поле битвы, — и ладони инстинктивно легли на эфесы мечей. Но король удивил их, не вцепившись Бове в глотку, как ожидалось.

— Ты прав, — произнёс он с весьма зловещей улыбкой. — Мой отец был оправдан папой относительно участия в убийстве святого мученика. Так с чего мне беспокоиться, если я отправлю в ад привыкшего к роскоши, безбожного лицемера-попа?

Губы Бове растянулись в ответной презрительной усмешке. Но Ги де Лузиньян не дал ему шанса ответить. Он уже давно кипел от злости при виде этого вызывающего упрямства, и наконец заговорил.

— Мне вообще ничего не стоит пролить кровь епископа, — с угрозой промолвил Ги. — Лучше тебе не забывать про это, Бове, потому как сомневаюсь, что ты готов предстать перед создателем. Да и где найти священника достаточно продажного или пьяного, чтобы взялся отпустить тебе все твои грехи?

Ричард рассмеялся, от этого хохота веяло холодом. Но Бове, похоже, не страшил и король.