Львиное Сердце. Дорога на Утремер

Балдуин и Ричард соглашались, что обида эта справедлива, но тревоги Андре не разделяли, ибо какой вред можно причинить человеку стеблем сахарного тростника? Да и де Барре наверняка постарается обойти Ричарда стороной.

Теперь, когда схватка пошла между англичанами и французами, импровизированный боорт стал больше походить на настоящий турнир, а неожиданное участие Ричарда подлило масла в огонь. Рыцари построились на противоположных концах поля, и, поскольку труб не было, сигналом к атаке стал боевой клич Первого крестового похода: «Deus vult!» — «Так хочет Бог!» Кони ринулись, вздымая клубы пыли, соперники готовились к удару, а зрители подбадривали их криками.

Как Андре и подозревал, Ричард напрямую, как стрела из лука, направился к Гийому де Барре. Тот тоже бросил скакуна вперёд, и противники встретились посреди поля. Ричарду не повезло в сшибке — его тростина переломилась, когда де Барри парировал удар. Король поворачивался, чтобы взять другую, и в этот миг заметил на лице недруга торжествующую ухмылку. Забыв про протянутую тростину, Ричард дал коню шпор и, как если бы шёл настоящий поединок, врезался в жеребца де Барре с такой силой, что тот споткнулся, и Гийом полетел бы кувырком, если бы не успел ухватиться за гриву. Не обошлось без потерь и у Ричарда — от удара подпруга ослабела и седло стало съезжать. Король ловко спешился, схватил под уздцы ближайшую лошадь, прыжком взлетел в седло и снова ринулся в бой.

К этому моменту эта пара приковала к себе внимание всех зрителей и даже части участников боорта, которые опустили «копья» и стали наблюдать. Гийом ухитрился восстановить равновесие. Когда новый конь Ричарда снова налетел на него, гнедой француза вздыбился, и только мастерство спасло наездника от падения. Прежде чем рыцарь успел оправиться, король ухватил его за руку и рванул, рассчитывая выдернуть из седла. Не часто встречался Ричарду противник, способный потягаться с ним физической мощью, но на этот раз он не смог сдвинуть соперника с места. Гийом вцепился в гриву коня, отчаянно стиснул его бока коленями, и в ответ на требование сдаться, упрямо замотал головой, продолжая сопротивляться попыткам английского короля вытащить его из седла так, будто сама жизнь была поставлена на кон.

Все напряжённо наблюдали за поединком: французы с тревогой ожидали публичного унижения одного из своих, англичане подбадривали государя. Постепенно зрители стихли, будучи поражены яростью стычки, столь неуместной во время шуточного боорта. Попытку найти выход из положения предпринял новоиспечённый граф Лестерский. Пришпорив коня, он остановился рядом с Гийомом и схватил француза. Граф руководствовался добрыми намерениями, желая помочь своему королю, да только плохо знал Ричарда. А те кто знал, сжались.

— Убирайся! — зарычал король. — Не смей вставать между нами!

К этому моменту напряжение схватки стало сказываться. Оба противника раскраснелись и тяжело дышали, на туниках выступили пятна пота, лица покрывала пыль. После полученной Лестером суровой отповеди никто не отваживался вмешаться. Оставалось лишь надеяться, что никто из соперников не схватится за меч, обратив тем самым дурацкий поединок воль в бой не на жизнь, а на смерть.

— Сдавайся, подлый сын шлюхи! — Ричард раз за разом вкладывал в рывок всю свою недюжинную силу, но без толку.

Француз прилип к коню как улитка, не соглашаясь признать поражение. Наконец Ричард ослабил хватку и подался назад. Терпя боль в едва не вывихнутой руке, Гийом распрямился в седле, с опаской поглядывая на английского короля, ярость которого не выказывала признаков спада. Напротив, Ричард смотрел на него с такой неприкрытой и непримиримой ненавистью, что по спине француза пробежал холодок. Когда пелена боевого задора спала, де Барре осознал, какую злую шутку сыграла с ним гордыня.

Но шанса протянуть оливковую ветвь ему никто не дал.

— Убирайся с глаз моих! — бросил Ричард, и слова прозвучали ещё более пугающе благодаря бесстрастному, холодному тону, каким были произнесены. — И постарайся никогда не попадаться мне снова. С этого дня ты мой враг и тебе нет места в моей армии.

Гийом вздрогнул, потому как совет прозвучал зловеще, словно приговор. Так поняли это и остальные присутствующие, и над полем повисла мрачная тишина. Никто не понимал, как могла дружеская забава с тростинками закончиться жестоким вердиктом и изгнанием.

Гийом де Барре был слишком взвинчен, чтобы сидеть, поэтому без остановки расхаживал. В ответ на протянутый Жофре кубок рыцарь мотнул головой.

— Как думаешь, наш король сумеет его образумить? — спросил он.

— Думаю, да, — ответил Жофре, пряча сомнения под маской уверенности. — Когда Ричард поостынет, то увидит несправедливость своего поступка.

— А если нет?