Львиное сердце. Под стенами Акры

В палатку они захватили флягу и поднос с жареной олениной. Еда осталась нетронутой, но вино пошло в ход.

— Ну и зрелище будет, — заметил Ричард, беря кубок. — Филипп носится по Парижу, как напуганный кот, уверенный, что за каждым углом его поджидают ассасины. Ему хватит ума в это поверить.

Глянув на несчастное лицо Генриха, король пожалел о своем черном юморе. Ему никогда еще не доводилось видеть своего племянника, обычно веселого и беззаботного, таким сокрушенным.

— Ладно, это все дела далекие, — продолжил он. — Нам же явно следует обсудить это предложение короны. Хочешь поведать мне свои мысли на этот счет, Генрих?

— Я предпочел бы сначала услышать твое мнение.

— Справедливо. Из тебя выйдет хороший король, Генрих. Вполне вероятно, лучший, нежели Конрад. Поэтому да, я за то, чтобы ты его принял. Однако я не советовал бы тебе соглашаться на брак. Увы, это не тот случай, не так ли? Дама идет вместе с короной. Даже если господа пулены впадут в отчаяние настолько, что примут условие, любой мужчина, который впоследствии женится на ней, получит право претендовать на твой трон, идя по стопам Конрада. — Ричард покачал головой, потом продолжил сухо: — Жаль, что ее нельзя воссоединить с Онфруа Торонским — это, наверное, единственный человек в Утремере, который не питает желания стать королем.

Генрих понимал, почему не хочет жениться на Изабелле. Заинтригованный, в чем заключаются возражения дяди, он спросил:

— Меня удивили твои слова, ведь Изабелла, как никак, твоя кузина.

— Я не осуждаю девчонку за то, что она оказалась в таком положении — тут нет ее вины. И как мне не восхищаться ею за такую стойкость перед лицом Бове и Бургундца? Но ты, парень, мне дороже, и я опасаюсь, что этот брак окажется ущербным с точки зрения канонического права. Вышеупомянутый Онфруа жив и здоров и по-прежнему считается ее супругом пред лицом Господа, ведь так называемый развод был фарсом от начала до конца. Если женишься на ней, Генрих, ваших детей могут провозгласить бастардами, поскольку ее брак с тобой будет ничуть не более законным, чем с Конрадом.

— Сказать по совести, дядя, это меня мало заботит, ведь кто поставит наш союз под вопрос? Епископы Утремера одобрили развод с Онфруа, и теперь именно они подталкивают меня к браку с Изабеллой. Прагматичный народ эти пулены. Однако все куда сложнее, чем ты себе представляешь. Изабелла беременна.

— Вот как? Понятно. Неудивительно, что ты колеблешься. Если у нее родится сын, трон унаследует он. Разумеется, это может быть дочь, и в таком случае у твоего первенца будет преимущество.

— Предлагаешь решиться и бросить кости? — спросил Генрих с печальной улыбкой, от которой сердце Ричарда сжалось.

— Вполне объяснимо, почему ты не хочешь брать за себя девчонку при подобных обстоятельствах. Но давай оставим это на время и поговорим о короне. Не слышу особого энтузиазма и по этой части. А почему?

— Она будет означать пожизненное изгнание, дядя. Скорее всего, я никогда не увижусь с матерью, братом и сестрами. — Генрих закусил губу, не зная, насколько стоит быть откровенным. Но кто его поймет, если не дядя, ведь и его объединяют с матерью тесные узы. — Когда умер отец, мне было пятнадцать. Думаю, пересказывать историю смысла нет? На обратном пути из Святой земли его перехватили турки. В итоге мать упросила византийского императора уплатить выкуп и отца освободили. Мы так радовались его возвращению домой... Но здоровье папы оказалось подорванным пребыванием в темнице, и вскоре он умер. Мать тяжело перенесла утрату, и сказала, что полагается на меня как на единственного мужчину в семье, защитника маленького братишки и сестер. Если я не вернусь в Шампань, боюсь, сердце ее разорвется от горя...

Ричард был не мастак вести такие разговоры — его способ разбираться с эмоциями заключался в том, что он не замечал их. Но король очень любил сестру и подозревал, что Генрих прав, так как Мария ревностно пеклась о благополучии своих детей. Тут ему в голову пришла мысль, и лицо его просветлело.

— Разве не утешит ее весть о том, что ты правишь королевством?

Генрих ответил той же печальной улыбкой:

— Графы Шампанские почитают себя ровней королям, поэтому она едва ли расценит мой успех как значительное возвышение.

Не сыну герцогини Аквитанской было спорить с этим, но Ричард попробовал:

— Возможно, тебе просто требуется время. Моих сестер выдали замуж за иностранных владетелей в весьма нежном возрасте, но им сызмальства прививали мысль, что такова их судьба, поэтому ни одна не вздумала спорить. С тобой, разумеется, все иначе. Ты рассчитывал до конца земных своих дней править Шампанью. Но быть может, осмыслив перемену, ты легче ее воспримешь?

Графа эта вероятность не утешила. Никогда не увидеть больше родной Шампани? Променять ее роскошные зеленые леса речные долины на эти бесплодные, негостеприимные земли с их изнуряющей жарой и смертоносными болезнями? Променять семью, которая ему дороже всего на свете, на жизнь с нелюбимой супругой и ребенком другого мужчины?