Львиное сердце. Под стенами Акры

Фиц-Джеральд остановился, чтобы прикончить угощение, а потом поведал печальную историю про Балдуина де Керью. Под ним в бою убили коня. Рыцарь пересел на лошадь оруженосца, но увидел как вскоре юношу сбили с ног и обезглавили.

Генрих недолюбливал Балдуина, бывшего одним из тех двоих, кто сломал боевой порядок при Арсуфе, вынудив Ричарда преждевременно начать атаку. Граф без колебаний уступил бы своего скакуна дяде, и сделал бы это даже ради Филиппа, ведь тот являлся его сюзереном. Но надеялся, что ему никогда не придется принимать лошадь от товарища, зная, что тем самым он обрекает его на смерть. Почитая Моргана, Варина и Пьера друзьями, граф признался им в этом. Те удивленно уставились на него. Наконец Морган напомнил, насколько возможно мягко, что отказом принять услугу Генрих пренебрежет долгом государя, потому как нет худшей беды, чем убитый король. Граф нахмурился, глядя в кубок, думая о том, сколько понадобится ему еще времени, чтобы свыкнуться со своим новым рангом.

С едой было покончено, но они медлили у костра, наслаждаясь простыми радостями: вином и беседой. Посочувствовали Пьеру де Пре, героический брат которого Гийом оставался пленником, и Саладин никак не давал согласия принять за него выкуп, а Генрих великодушно снес привычные насмешки над молодоженом. Разговор коснулся печальной судьбы двух рыцарей, умерших от укуса змеи, когда часовой доложил о приближении всадников.

Все быстро вскочили на ноги и потянулись за оружием, на случай если это набег сарацин. Но вскоре послышались возгласы «король!», и к моменту, когда Ричард в сопровождении свиты въехал в лагерь, они были готовы к встрече. Не было нужды спрашивать об успехе засады, потому как следом за государем тянулся караван из тысяч — как создавалось впечатление — животных: верблюдов, лошадей, мулов и ослов, которых вели понурые сарацинские погонщики. Вьюки были набиты битком, и рыцари Ричарда в восторженных тонах расписывали свою добычу. По их словам, они взяли золото, серебро, шелка, пряности, сахар, пурпурную краску, пшеницу, ячмень, муку, сарацинские кольчуги, оружие, большие шатры — все это предназначалось армии Саладина под Иерусалимом. Были захвачены почти четыре тысячи верблюдов, хвастали рыцари, и почти такое же количество ослов и мулов, а также пятьсот пленников. Много турок погибло — подкрепления, которых султану уже не видать. То была, как заявляли они с простительной, по мнению Генриха, гордостью, великая победа для франков и великое поражение для сарацин.

Граф заметил вскоре, что Ричард не разделяет ликования. На расспросы он отвечал достаточно охотно, с улыбкой принимал похвалы и соглашался, что успех можно счесть выдающимся. Но походило, что он просто делает то, чего от него ожидают, не испытывая на самом деле радости. Такое поведение выглядело настолько нехарактерным, что Генрих при первой возможности увлек Ричарда в сторонку для беседы с глазу на глаз.

— Похоже, празднование затянется сегодня надолго, — начал он. — Даже французы вполне удовлетворены — впервые за многие месяцы я наблюдаю на лице Бургундца улыбку. Так почему ты не доволен, дядя?

— Я доволен, — не согласился Ричард, но Генрих покачал головой:

— Тебе следовало бы торжествовать. Ты причинил Саладину жестокую рану, добыл достаточно вьючных животных для похода в Египет и дал сарацинам повод рассказывать у костров еще одну легенду про Малик-Рика.

— Только это ничего не меняет, Генрих. Я могу захватить всех до последнего вьючных животных от Дарума до Дамаска, но все без толку, потому как французы никогда не согласятся вести кампанию в Египте и мне никак не отговорить их от этой глупости.

Граф не стал спорить.

— По крайней мере, тебе удалось хотя бы удержать их от осады Иерусалима.

— Да и половина армии никогда мне этого не простит.

Генрих собирался было что-то сказать, но передумал, потому как и этот аргумент опровергнуть не мог.

Ричард распределил коней между рыцарями, а ослов между солдатами, и, по словам хроникеров, все возрадовались. Только эйфория не продлилась долго, и вскоре послышались жалобы, что из-за обилия вьючных животных цены на фураж взлетели до небес. Но истинной причиной недовольства являлось решение не идти на Иерусалим. Герцог Бургундский и епископ Бове ухватились за возможность и снова стали ратовать за поход на Священный город. Конец дебатам положил доклад сирийских шпионов Ричарда, доложивших, что Салах ад-Дин в ожидании осады велел отравить все источники и цистерны на две лиги в окружности от Иерусалима, а без воды армия не могла воевать. Затем французы разбили свой лагерь поодаль от остального войска, а Гуго сочинил сатирическую песню в адрес Ричарда и вывел короля из себя настолько, что тот ответил в том же духе и сочинил насмешливую песню сам. К этому времени стало ясно, что столь глубокий раскол не залатать, и было решено отступить от Байт-Нуба и направиться к Яффе. То было четвертого июля, в пятую годовщину бедственного поражения христиан при Хаттине.