Львиное сердце. Под стенами Акры

Нетерпеливо обернувшись, Ричард увидел, что говоривший был совсем юнцом — таким бледным, что веснушки казались на лице шрамами, а в голубых глазах светились мольба и едва сдерживаемый ужас.

— Конечно, сработает, парень, — в сердцах отозвался король, будто удивился самой необходимости задавать такой вопрос. — У лошадей ведь есть глаза и мозги, не так ли? Или ты считаешь, что они мечтают нанизаться на твое копье? Будь ты лошадью, ты бы хотел этого?

Хлопнув малого по спине, он подмигнул и усмехнулся, и когда мальчишка с натугой улыбнулся в ответ, с облегчением выдохнул, ибо нет ничего заразнее паники.

Отвернувшись от арбалетчиков и копейщиков, Ричард обрадовался, увидев в паре шагов Андре, Лестера и Генриха, потому как отпадала необходимость искать их — с каждой минутой армия Саладина приближалась к лагерю.

— Слыхали, значит? Я хочу, чтобы рыцари построились как копейщики, а верховые усилили линию, сосредоточившись у церкви Св. Николая. — Соратники смотрели на него так удивленно, что он смолк. — В чем дело?

— Баррикада из людских тел, ощетинившаяся копьями. Это чертовски гениально! — Андре смотрел на Ричарда так, словно в первый раз видел. — Как ты додумался до этого?

— Не я. Это оборонительная тактика сарацин. — Ричард мрачно улыбнулся. — Я не такой гордец, чтобы не уметь учиться у противника. — Он кивнул, приглашая их подойти ближе, и понизил голос. — У нас сорок пять рыцарей, но всего одиннадцать лошадей. Взятые у сарацин годятся для боя, но остальные суть вьючные, упряжные животные да клячи. Но что-то лучше, чем ничего. Я отдам их лучшим наездникам. Вы трое, разумеется, потом Гуго де Невилль, Гийом д’Этанг, Рауль де Молеон, Жерар де Фурниваль, Роже де Сати...

Имена слетали с его языка без запинки, и Генрих поразился силе концентрации короля — собственные его мысли витали здесь и там, подобно клубам пыли. Ричард уже сидел верхом, знаками и командами выстраивая войско, и граф поспешил взобраться на свою лошадь, добавив свой голос к усилиям дяди, но взгляд его ни на миг не отрывался от горизонта. Предрассветное небо испещряли облака, впитывавшие яркие краски утра: одни были красными, как галера Ричарда «Морской клинок», другие отливали лиловым, любимым цветом Изабеллы, и молодой граф подумал вдруг: суждено ли ему дожить до восхода солнца?

Утвердив щиты и копья в засохшей утремерской грязи, прикрывшись со спины выходящими к морю песчаными утесами, воины обратили взоры на короля, восседающего на вороном скакуне. Осознавая это всеобщее внимание, Ричард оторвал взгляд от вздымающихся на востоке облаков пыли. Время истекало. Вскинув в призыве к тишине руку, король заговорил:

— Я знаю, что вам страшно. Но нас еще не победили. Если будете стоять твердо, мы отразим врага. Но чтобы было так, каждый должен внести свой вклад. Если хоть один поддастся панике и побежит, погибнут все. Чтобы не дать такому случиться. я лично убью любого, кто дрогнет.

Он сделал паузу, чтобы смысл послания усвоился.

— Нам всем предстоит умереть, но в какое время, то решает Бог, а не Саладин. Смерть большинства людей лишена смысла, но если мы умрем сегодня, то погибнем во имя Христа и Гроба Господня. Есть ли честь выше этой? — Снова помедлив. Ричард обвел ряды пристальным взором. — Принимая Крест, мы обреклись своей жизнью. Взамен нам обещано прощение земных грехов. Не важно как тяжелы были ваши преступления — а я готов побиться об заклад, что у иных они весьма тяжки, — как государь и надеялся, висельный юмор вызвал на некоторых лицах натужные ухмылки. — Так что спасение наше предопределено. Но не гибель. Если мы устоим. сарацины не прорвутся. Вы храбрецы, и я горд сражаться рядом с вами. Я знаю, что вы сможете. Требуется только одно — вера. Вера в Бога, в собственную отвагу, и в меня.

В прошлом на его ободряющую речь перед битвой воины зачастую отвечали одобрительным криком, их уже охватывало знакомое ветеранам многих сражение пьянящее предчувствие. Это обращение было принято в мертвой тишине, но короля обнадеживало выражение лиц подчиненных, на которых читалась решимость. По-прежнему страшащиеся, но уже цепляющиеся за надежду и отчаянные. Это хорошо, потому отчаянный человек дерется как дьявол.

— Гроб Господень, помоги нам! — воззвал Ричард, и воины подхватили. Боевой клич третьего крестового похода эхом раскатился в сыром воздухе августовского утра подобно истовой, последней молитве.