Львица по имени Лола

Ее губы были мягки, нежны, невесомы. И очень, черт побери, неторопливы! Зато с инквизиторской методичностью Дина обнаружила все чувствительные места на верхней половине его тела. Ниже уха — Левка почувствовал, как лопатки оторвались от матраса, когда Дина туда его поцеловала. До дрожи приятно, это даже словом «приятно» не назовешь, ощущения… ОЩУЩЕНИЯ! Ободренная его реакцией, Дина решила пустить в дело и язык. Влажный и быстрый.

Ему стало казаться, что он готов выскочить из собственный кожи от остроты чувств. А Дина добралась до шеи. А шея у Левка вся, куда ни целуй… И она там все и… И губами, и снова языком. К шуму рваных вдохов и выдохов добавились его стоны.

Дальше в пыточном наборе Дины Ингер значились ключицы. И плечи. И прикосновения тонких, чутких пальцев — быстрые и уже немного жадные.

Левка попытался облизнуть губы и понял, что во рту пересохло так, что язык шуршит, задевая о зубы. Но воды сейчас просить — идиотизм полнейший. А вот о чем-то другом…

— Сними лифчик.

Дина замерла. Выпрямилась. Не видел ничего красивее. Никогда. И ей определённо нравится то, чем она сейчас занималась. Слабое, но все же утешение.

Она чуть заметно нахмурила брови. Лев пошевелил пальцами.

— Я по-прежнему связан. Я тебя не трону — даже если захочу. Но позволь мне хотя бы посмотреть на тебя.

Складка между женских бровей разгладилась. Дина завела руки за спину. Лев затаил дыхание.

Она оказалась не такой, как он себе представлял. Он просто не был способен вообразить такую красоту. Идеальная, упругая, прямо под ладонь девичья грудь. Понял, что неосознанно сжимает пальцы в кулаки, заставил разжать. Облизнул сухие губы. И не сводил глаз с ее груди. Под его взглядом соски съежились, перестали быть плоскими. Словно просились в рот.

Надолго ли его хватит?..

Дина, поначалу словно загипнотизированная его взглядом, решительно тряхнула волосами. И наклонилась к нему. И поцеловала в губы. И тихонько застонала ему прямо в рот, когда ее грудь коснулась его.

Левка снова оторвал лопатки от матраса. Давай, девочка, это же приятно. Очень.

И Дина это поняла. Тоже прижалась. Поерзала, потерлась об него и застонала уже громче. И тут Дину наконец сорвало по-настоящему.

А Лёвке стало по-настоящему херово.

Она его уже совсем иначе целовала — влажно, жадно, видимо, даже начала осваивать технику засосов. Пару раз укусила. И терлась об него. Совершенно бесстыдно терлась о его торс.

О торс, бл*дь!

А ему кажется, что сейчас вполне реально порвать штаны. Собственными силами и без рук, так сказать. Невзирая на плотную ткань диагонального плетения и ширинку на болтах. Гудини бы обазвидовался.

Когда ее язык принялся творить какой-то совсем бесчеловечный беспредел с его соском, Лев понял, что все. Дальше он просто чокнется.

— Дина, пожалуйста… — боже, он говорит, как соседский Серега, когда его настигал эпилептический припадок. Так же эмоционально и бессвязно.

— Что такое? — ее быстрое горячее дыхание обжигает ему шею, грудь касается груди. Да пристрелите лучше из милосердия, но это выносить больше просто нет сил!

— Развяжи меня, пожалуйста, — он пытается уравнять дыхание и говорить как можно разборчивее. — Не обижу, клянусь. Но я так больше не могу. Хочу тебя обнять, — речь завершил на красивой, честной ноте.

Она не раздумывала. И тут же принялась его развязывать. Левка прикусил себе изнутри щеку, чтобы не лизнуть оказавшийся так близко перед лицом сосок. Розовато-бежевый, как он и думал. И наверняка такой на вкус, что можно слюной захлебнуться, взяв в рот.

Руки все же затекли, но ему на это было конкретно плевать. В одно движение он сел и обхватил девушку руками, обнял, прижал к себе. И замер.

Она порывисто дышала в его объятьях. И мелко целовала в плечо — чтобы у него не оставалось ни малейших сомнений в том, что дрожит она не от страха.

Это чудесно. Прекрасно. Просто великолепно. Только вот терпения у него не осталось ни капли. И его сейчас просто сорвет. Как клапан у парового котла.

— Отпусти меня, а? — от Дины одуряюще пахнет горячим юным телом. Какими-то духами и — он может поклясться в этом — возбуждением. Тем самым, женским, влажным и чистым. А ему, похоже, надо будет прыгать с балкона. Этаж третий, авось сломает только ноги.

— Зачем? — у нее даже тембр голоса сменился, стал ниже и гортанней.

— Я не могу больше, девочка моя, — кончилось не только терпение, но и способность подбирать слова. Сейчас он способен говорить только правду. Голую, угу. Сдвинул руки с ее спины на плечи. Чуть отодвинул, чтобы видеть лицо. — Хочу тебя. По-настоящему. Как мужчина женщину. Внутрь тебя хочу, понимаешь? Ни секунды этой прелюдии я больше не выдержу. Прости. Я себя переоценил и мне лучше сейчас уйти.

Ее глаза, огромные и загадочные, поблескивают в свете, падающем из прихожей. А потом Дина снова прижимается к нему.

— Так я тебя и отпустила…

А потом резко встала — и в одно движение стащила с себя джинсы. И замерла, в одних черных простых трусиках.